Не было – было
Он
видел все эти воплощенья и лица в тысячах взаимосвязей, одна ипостась помогала другой, любила, ненавидела, искореняла, рождала вновь
И все же ни одна не умирала, только преображалась, без устали рождаясь вновь, без устали обретая новый облик, и время не разделяло эти обличья
Герман Гессе. Сиддхартха
Прошлое. Было? Не было?
Это не об истории народов и государств. Это о жизни вашей и моей. Мы забываем многое, и если кто-то вспомнит что-нибудь забытое, память всколыхнется, словно зацветший пруд, умилит вас или опечалит и опять застынет. Было не было?
Кроме того, каждый участник любого прошедшего события видит его по-своему, и вы не можете быть абсолютно уверены в том, что именно ваша память хранит истинное прошлое. Не можете.
И еще. Работа вашего сознания отбирает из множества множеств то, что нужно или желанно вам лично. И тогда это прошлое вашего сознания, но реально ли оно или всего лишь иллюзия реальности? Кто знает?
Однако и это не все. Прошлое, когда-то бывшее настоящим, можно пройти, как в школе «Евгения Онегина», не запомнив, не поняв и не изменившись ни на йоту. Тогда его для вас не было. И нет.
Варианты памяти бесконечны. Бывает и наоборот: люди настолько внимательны и любопытны к жизни, к ее уникальным, бесчисленным и бесценным повсюду рассыпанным мелочам, что настоящее для них не становится прошлым. Они не стареют и остаются детьми. Это люди особые, люди мифы, легенды.
С одним таким человеком-легендой я сижу на его кухне, а он, закинув ногу на ногу и переплетя их под табуреткой, словно птица, вот-вот взлетит, ест холодную манную кашу из старой алюминиевой кастрюльки и ведет речь об этрусках пришли они с севера (это я спрашиваю), из Малой Азии или так и жили всегда в Тоскане. Вот что безумно интересно!
Человек этот известный ученый историк, писатель Александр Иосифович Немировский, живущий в разных временах и множестве судеб.
И опять я застрял надолго
На ухабах чьей-то судьбы.
Развалилась моя двуколка,
Разбежались мои рабы.
И я вновь разбираться должен
В том, что было давным-давно,
Чьи-то тени чужие тревожить,
Чье-то кислое пить вино,
Клясться именем чуждого бога,
Бриться бронзовой бритвой тупой,
Надевать перед выходом тогу,
Чтобы слиться с державной толпой.
И как будто иных занятий
У меня в этом мире нет.
Убирайся подальше, приятель!
Между нами две тысячи лет!
Александр Немировский
Я училась в университете и уже тогда читала его труды, считая кем-то вроде Геродота или, на худой конец, Моммзена. Каково же было мое изумление, когда выяснилось, что он мой современник и живет на проспекте Вернадского! Просто его энциклопедические знания и исследовательский талант давно сделали его классиком при жизни. И начались наши разговоры, когда, перебивая, торопишься узнать, спросить, сказать, и вдруг он читает свои стихи, написанные много лет назад: «Пять тысяч лет оковами звеня, к тебе в пустыне строил я дорогу». Или слышишь вещи совершенно невероятные! Что жена его, милая Людмила Станиславовна, родная племянница профессора истории и розенкрейцера Бориса Зубакина.
И его последнее стихотворение, написанное перед расстрелом:
По вечерам кузнечики стрекочут,
По вечерам, по вечерам
И каждый хочет иль не хочет
Прислушивается к их хорам.
И тут же ответ Немировского ему уже в иные миры:
Сослав его под этот небосвод
На берега, где ветер смерти веет,
Не ведали они, что Аполлон
Был родом из страны гипербореев.
Казалось им, что здесь царит зима.
Что дух застыл во власти вечной ночи.
А он услышал, как сводя с ума,
По вечерам кузнечики стрекочут.
Своей судьбы знать людям не дано,
Не различить им даже зла от блага,
И можно спутать смерти полотно
Со ждущей вдохновения бумагой.
Потом узнаю, что в домашнем архиве, бережно хранимом близкими, Немировский отыскал стихи Бориса Зубакина, и они с Людмилой Станиславовной Ильинской, тоже историком, профессором, любимицей студентов, издали книгу «Свет звезд, или Последний русский розенкрейцер» письма к Горькому, протоколы допросов и стихи А сейчас он готовит новую книжку, уже один, Людмила Станиславовна недавно скончалась, письма ссыльного Зубакина к другому ссыльному поэту, Владимиру Пясту.
Как поразительно было все, что он знал, о чем вдохновенно рассказывал!
«Кастальский ключ» так назвал он сборник своих переводов Германа Гессе, открыв читателям его как поэта. Возможно, ключ к пониманию жизни и творчества Немировского в единстве образного, поэтического и строгого научного мышления? Историк-классик, переводчик и, оказывается, поэт. Я не знала, что он Поэт.
Знала, что он специалист по истории этрусков, более того основоположник этрускологии у нас в России.
Как известно, этруски господствовали на большей части Апеннинского полуострова задолго до того, как Рим стал претендовать на первенство в Италии. Естественно, что их происхождение и появление здесь стало предметом пристрастного внимания древнегреческих и римских историков. Но единого ответа они не оставили, хотя, казалось бы, чего проще все было «рядом» с ними во времени. Ан, нет. Геродот считал, что этруски прибыли из Лидии, Гелланик Лесбосский был уверен, что это пеласги и появились они в дельте По с островов Эгеиды, а Дионисий Галикарнасский утверждал, что этруски автохтонны, то есть всегда здесь жили, были местным населением с незапамятных времен.
Немировский выдвинул гипотезу, примиряющую идеи и сторонников миграционной теории и автохтонной. Он уверен, что этруски (тиррены) население малоазийского происхождения, перебравшееся сначала в Сардинию, а потом на Апеннины. А пеласги жили на этом полуострове много сотен лет, и этруски, появившись, просто смешались с ними, создав единое население.
|
Эта изящная находчивость, подвижность мысли вообще свойственны Немировскому. Например. Было общепризнанным, что юный Митридат, бежав из столицы, где только что погиб не без причастности Рима его отец, спасался несколько лет в горах. Но как, спросил себя Немировский, в диких горах можно овладеть десятками языков, стать знатоком греческого искусства и вообще одним из образованнейших людей своего времени? И он занялся «просеиванием» подробностей, тех, мимо которых проходили его коллеги. Он по-новому прочитал известную до него греческую надпись и нашел то, что искал, место, где провел юность Митридат. Это был двор царя Перисада, впоследствии царь завещал ему свое царство. И тогда стало понятно почему, и многое обрело логику и смысл.
Полное отсутствие догматизма, идолопоклонства (а в науке этого хоть отбавляй), наоборот, царящая свобода, внутренняя зоркость, естественная парадоксальность вот что для него характерно. И это странно. Потому что свою научную жизнь он проживал во времена тирании и деспотизма расстрелов на Лубянке и Гулага.
Как остаются свободными в такие времена? Вот в чем вопрос.
Первая его книжка об этрусках («Этруски. Введение в этрускологию»), написанная вместе с учеником А.И. Харсекиным, вышла в 1969 году; собственно, с этой работы и началось систематическое изучение памятников этрусской письменности и искусства у нас, в России. И задачу Немировский ставил очень широко: рассмотрев общественные, экономические и политические отношения, язык, мифологию и религию, выйти на проблему этногенеза этрусков, проследить их вклад в культурное развитие Рима и Италии.
Ему всегда интересно что-то необычайное, лежащее в стороне интересов общепринятых, и он сам, непростой, разнообразный, остается верным себе в своих предпочтениях. А предпочтений у него масса. От истории племен Италии во II тысячелетии до новой эры до свитков Мертвого моря, от Иоанна Крестителя до серии статей в энциклопедии для детей о религии страны Ханаан, богов Эблы и минойского, и ахейского Крита. И конечно, стихи и исторические романы «В круге земель», трилогия «Пурпур и яд», «Три войны» перечислять можно долго, но не нужно, потому что лучше, чем он сам, не скажешь: «Но спасся я в том нет моей вины. О жизнь, ты лучшая награда, у смерти вырванный трофей».
А когда «трофей», то и живешь иначе.
Он родился в Тирасполе, в семье демобилизованного солдата русской армии Иосифа Немировского. Прежде чем вернуться домой, отец с 1907 служил на Кавказе, а затем прошел всю Первую мировую, участвовал в Брусиловском прорыве, не раз глядя в глаза смерти. Мать, Анна Франз, была зубным врачом. Шура, родившийся в 1919 году, их единственный ребенок.
Раннее его детство прошло на Днестре, одной из красивейших рек Европы. Днестр с его террасами, виноградниками и фруктовыми садами, разнообразными видами, открывающимися при малейшем изменении взгляда, был прекрасной почвой для развития фантазий впечатлительного мальчика. Но в те времена Бессарабия была оккупирована Румынией, это отделило его семью от родины.
Родители мечтали о возвращении в Россию. В результате в 1925 году им удалось тайно перейти границу. Но результат был печальный -хоть и не сразу, в 1937 году их арестовали и раскидали по разным лагерям. Юноша остался один.
И раньше, и потом государство напоминало о себе самым зловещим образом. Один из братьев матери, Вениамин, погиб в отряде Котовского; второй Лев, музыкально одаренный, был основателем молодежной оперы в Одессе, имел успех, и поначалу все шло хорошо. Жил в Европе, выступал в Гранд-опера в Париже, казалось бы Но и его тоска по родине погнала в Россию, куда он и вернулся, наивный, счастливый. И очень скоро был сослан на Игарку, а затем расстрелян в 1937 году. Позднее бабушку со стороны матери уничтожили в Одессе в фашистском лагере смерти.
Тут явно нужна передышка. Как сказал сам Александр Иосифович, «на сцене ж действие творится, чем фантастичней, тем верней». Более фантастичного действия, чем ХХ век в России, трудно припомнить в истории, поистине «век-волкодав».
Отвлечемся на фантазиях иного рода. Интересно, что свое название город Тирасполь получил в древности от реки Тирас, на которой и вырос. Сама же река имя не сохранила, будучи переименованной в Днестр. Тирас тирсены (тиррены) этруски, эта цепь из однокоренных слов словно приковала к себе Немировского, став его судьбой. Собственно, родившись здесь, по его словам, ты обречен заниматься древностью и этрусками, такая земля. Конечно, если ты Немировский
А может, правда? Может быть, правда, что место рождения определяет что-то важное в каждой судьбе?
Перебравшись в Россию, они в 1926 году оказались под Москвой вблизи Кускова с его тишиной, усадебной архитектурой, соловьиным пением и упоительными закатами. А затем и вовсе на Никольской улице в Москве, где он катался на лыжах со спуска прямо к Александровскому саду, и жил, по его выражению, между Кремлем и Лубянкой.
С июля 1941 года он на оборонных работах в Брянской области, затем курсант в Томске. А с января 1943 по май 1945 он воюет. Волховский, Ленинградский, Первый Украинский фронты вот его многотрудный путь. Ранен в боях за Одером, награжден орденом Красной Звезды.
Орден Красной Звезды был боевым орденом. Его получали ценой крови. Или жизни.
Но это все впереди. Поначалу же была школа. Удивительно повезло ему с учителями! Географию преподавал Михаил Николаевич Тихомиров, а Абрам Борисович Гуревич литературу. Они тоже не стали прошлым. Их эрудиция, аристократизм и великолепный учительский дар сделали свое дело: в 1937 году Немировский поступает в университет на истфак, а в 1938 становится одновременно студентом Литинститута имени Горького. И опять прекрасные и редкие, как драгоценности, учителя: по истории Владимир Сергеевич Сергеев, в поэзии Илья Сельвинский. И друзья Николай Майоров, Михаил Кульчицкий, Николай Глазков, Борис Слуцкий, Павел Коган, Михаил Львов, Николай Банников
Вот он, фундамент его знаний и интересов.
После войны он посвятит самому близкому другу Майорову одно из стихотворений:
Еще не выпал наш последний снег.
Тот самый снег, что принесет разлуку,
И мы гребем беззвучно, как во сне
Лопатами, как веслами, сквозь вьюгу.
А сейчас небольшое отступление и сенсационное заявление. Немировский говорит об этом мимоходом, в ряду других захватывающих сведений: Владимир Сергеевич Сергеев (его учитель) был внебрачным сыном Константина Сергеевича Станиславского и крестьянской девушки Авдотьи Назаровны Копыловой. Уф! Получив солидное образование, он стал историком, и уже в 1922 году вышла его «История древнего Рима», где он развивал идеи Михаила Ивановича Ростовцева, что было очень опасно.
|
Дело в том, что Ростовцев эмигрировал из России в 1918 году, а в своей книге, вышедшей за месяц до этого, «Рождение римской империи», развивал взгляды, за которые Гулаг был самой гуманной наградой. Под углом событий в революционной России он рассматривал историю Древнего Рима и превращение Римской республики в мировую империю. Главной революционной силой и в России, и в Риме он считал армию, ставшую орудием в руках политиканов. Эта книга принесла ему славу Моммзена ХХ века. Так вот, именно проблемой рождения империи занялся Сергеев, идя вслед за Ростовцевым. Согласитесь, опасное дело для живущего в этой империи.
Немировского с Сергеевым связывала дружба и преданность ученика и вера в него учителя. Вот он пишет о смерти своего учителя весной 1941 года: «Истфак встретил меня угловым завешенным зеркалом и портретом в черной раме. Кажется, еще вчера я провожал Вас после лекции. Мы кружили по улицам, словно без цели, возвращаясь к университету и снова к метро. И говорили о фашизме.
Теперь туда, где был похоронен великий Соловьев, к Новодевичьему монастырю, двигалась наша похоронная процессия. И я старался держаться подальше от гроба, ибо кроме других чувств, испытывал страх перед смертью. Ведь это был второй в моей жизни покойник. Первой была жена Сталина Аллилуева, «выставленная» в ГУМе, куда мальчиком я случайно забежал. Но здесь был мой учитель, человек, с которым я виделся несколько дней назад. Его неожиданная смерть обрушилась на меня, как лавина, оборвавшая все, и была предвестницей других космических бедствий.
До того как смерть станет обыденностью, оставалась пара месяцев».
Об учителе своем он писал особенно, создавая образ, так же, как писал художественные книги на исторические сюжеты: «На подмостки как-то боком поднялся и двинулся к кафедре нет, не лектор. Один из древних римлян эпохи упадка. Белесые, ниспадающие на лоб волосы. Растерянная улыбка. Пиджак «Москвошвея» сидел, как тога сенатора. Воображение дорисовало пурпурную кайму. В руке его указка, но карты не было. Держа указку обеими руками, он не был оратором, скорее, трагическим актером. Театр был в его крови».
Немировский сам стал отменным педагогом, оказавшись в Воронеже и проработав там двадцать с лишним лет, увлеченным рассказчиком язык не поворачивается сказать лектором. Учителем.
Его натура, яркая, темпераментная, вдохновенная, притягивает людей. В нем есть надежность, верность старинному, но прекрасному кодексу чести, где благородство и достоинство само собой разумеются, а великое трудолюбие естественно. С таким рядом можно многому научиться, даже когда он молчит, просто думает или пишет Потому у него всегда было и есть много учеников, и это позволяет говорить о школе Немировского.
В Воронеже он создал и возглавил кафедру древней истории и классических языков, задав ей этрускологическое направление. В Воронеже он занимался еще одним делом, что подтверждает его принадлежность кодексу чести. С огромными трудностями он искал и нашел вывезенную во время Первой мировой войны и, казалось, безвозвратно пропавшую знаменитую библиотеку из Юрьевского (Тарту) университета. Каково же было его отчаянье, когда он узнал, что люди по невежеству, даже какой-то редкой дикости и полному безразличию расхитили, растащили и уничтожили ее
Безумие. Предательство.
Держава. Одиночество.
Христос. Шамиль. Отечество.
Россия. Нечисть. Рок.
А ты судьбою собственной
Вяжи из них пророчество,
Направь в моря гармонии
Бессмысленный поток.
Александр Немировский
В предисловии к «Слонам Ганнибала», одной из первых своих исторических повестей, Немировский признается, что он не прекращает спор с самим собой в нем спорят поэт и ученый. Ученый все время сдерживает фантазию и порыв поэта, не давая ради развития сюжета пренебрегать фактами, а поэт не позволяет ученому, углубляясь в поиск исторической истины, терять художественность, красочность зарисовок образов и ситуаций.
Может быть, так и должно быть? Может быть, именно в этом причина огромного успеха его романов, повестей и рассказов? Общий тираж только художественных книг Немировского давно перевалил за шесть миллионов! (В списке же его научных работ книг, статей, рецензий, заметок более пятисот названий). Числа астрономические. Какой же огромный интерес у людей к истории, и как мало историки отвечают этому интересу!
Недавно вышла энциклопедия «Историки ХХ века». Естественно, туда «попали» настоящие ученые, доктора, кандидаты, авторы многих статей и монографий, всего более двух тысяч человек. Но кто читает их работы? Разумеется, кроме специалистов. Кто их знает? Снисходят ли они до нас? Как отражаются результаты их многотрудных усилий на обществе общественной мысли и поведении людей? Ибо история предмет, формирующий мировоззрение, вскармливающий ум, открывающий глаза и сердце на прошлое и настоящее.
Две тысячи человек! Подумать только! Если бы хоть небольшая их часть работала так, как работает Немировский, вряд ли появился бы Фоменко с идиотизмом своих «открытий». Но не в этом даже дело вряд ли люди были бы так глухи к происходящему и происходившему, так быстро забыли свое и чужое прошлое, забыли о бедах, которые несет забвение, вряд ли так легко превращались бы в манкуртов. Потому что история, усвоенная эмоционально, остается с тобой, не становится прошлым, а живет, делая и тебя живым знающим и отзывающимся на все, что происходит вокруг.
Мешают работать мне длинные
руки
Они выступают за рукава,
Их задевают чужие недуги,
Чужие заботы, чужие слова.
Мешают шагать мне длинные ноги -
Они спотыкаются на пути
О беды чужие, чужие тревоги,
Хотя и своих не могу обойти.
Мешает думать долгая память -
К горькому детству тянется нить,
И то, что давно бы пора мне
оставить,
Как шкаф несгораемый должен
хранить.
Александр Немировский
Должен. Вот нужное слово. Человек должен знать и помнить. Иначе обязательно найдется кто-то, кто воспользуется его незнанием. Плохо, если это даже один человек.
А если это целый народ?
- Послушайте, это он по телефону мне, вот мы с Людой на юге, в Турции, в Анталии, в роскошном отеле, в холле, и буквально изнываем третий день полного безделья, жары и моря. Что делать? Кошмар! Сидим мрачные, выхода не видим. Вдруг через весь огромный холл идет прямо к нам, кто бы вы думали? Карл Маркс. Настоящий. Подходит и так небрежно, естественно, по-немецки говорит: «Здравствуйте, меня зовут Карл». Кто бы сомневался?! Мы потеряли дар речи. Что это? Как это? А он продолжает: «Я хочу показать вам остатки древних поселений, потрясающие памятники древности. Ну, как? Согласны?» Бывает же такое! Наш столбняк как ветром сдуло. Какое счастье! С этого момента мы были счастливейшими людьми на свете».
Я прерву своего прекрасного рассказчика. Его впечатления о стране Тархунтассе мы напечатали во втором номере в 2001 году. Но не потому прерву. Быть первопроходцем, впервые открыть то, что потом станет страницей истории, вот оно, его счастье! Так же захватывало дух, когда прочитывал этрусские надписи или вдруг увидел в иллюминаторе самолета горы Тавра и осенило: здесь, именно здесь возник миф о крылатом коне. «У меня с собой был только что перед отъездом полученный первый том собрания моих трудов «Мифы древней Эллады». Мне не надо было напрягать память, я просто взял и прочитал: «Погладив животное по шее и прочтя ответ в его глазах, Беллерофонт вскочил на Пегаса и взмыл в небо. С высоты птичьего полета герой увидел отряд солимов, направлявшихся к границам Ликии для очередного набега. Они также заметили летящего всадника и, задрав головы, показывали на него пальцами. Спустившись ниже, Беллерофонт засыпал разбойников стрелами».
Подумать только! Здесь, в небесах, где он пролетает «над этой землей», разворачивалось действие мифа о Пегасе. Тысячелетия не канули в лету, «античность, как говорит Немировский, не отдаленная эпоха человеческого существования, а нечто, находящееся с нами рядом, волнующее и дразнящее своими вечными загадками». Потому что для него прошлое живет, просто поначалу оно «не в фокусе», словно бы туман или дымка прикрывают его, но ветер воображения и творческого усилия разгоняет их, и оно, умытое и сверкающее, как после дождя, вдруг обрушивает на тебя свои краски и звуки с такой силой, что не отличишь прошлое от настоящего, ибо поток времени един и непрерывен, и только от личных усилий каждого зависит ощутить это, приобщиться к нему, стать его частицей, вобрав в себя все его богатство.