Служили два офицера

В книге Я. Тинченко рассказывается о судьбах множества царских офицеров, оказавшихся после Гражданской войны на территории РСФСР и по большей части участвовавших в этой войне на стороне красных. Среди них были и знаменитые военные деятели А. Верховский, Я. Слащев, А. Свечин, и тысячи малоизвестных капитанов и подполковников. О «параллельных» судьбах двух офицеров Киевского гарнизона — публикуемый ниже отрывок из книги.

Нам пришлось изучить дела почти сотни людей, арестованных Киевским сектором. Дела в основном однотипные, но попадались и интересные судьбы. Как пример различных методов следствия, а также поведения арестованных можно привести дела двух лиц: бывших полковников И.Г. Рубанова и В.И. Шелетаева.

Оба полковника были хорошо известны в Киеве: в конце Первой мировой войны они командовали полками, входившими в состав старого киевского гарнизона, где служило множество горожан. Остатки своих частей командиры 130 Херсонского полка И.Г. Рубанов и 165 Луцкого В.И. Шелетаев весной 1918 года привели в Киев. Война закончилась, на Украине правил гетман П. Скоропадский: жить бы да жить. Ан нет, Гражданская война вскоре захлестнула и Украину.

В октябре 1918 года, когда гетман Скоропадский начал формирование Офицерских дружин для защиты Киева, полковники Рубанов и Шелетаев вновь стали в строй, возглавив отделы (роты) 1-й Офицерской дружины. 14 ноября Ивану Григорьевичу Рубанову было предложено взяться за формирование 2-й Офицерской дружины, на что он сразу же согласился, устроив свой штаб в Художественном училище. В последующие дни через киевские газеты полковник Рубанов обратился к своим сослуживцам с призывом встать в ряды 2-й Офицерской дружины. (См., например: «Голос Киева», вторник, 19(6) ноября 1918 года, № 158.)

Конечно, это обращение не могло не сделать имя Рубанова еще более популярным, да и Шелетаева многие знали. Но в декабре 1918 года немногочисленные Офицерские дружины вынуждены были сдаться украинским войскам Симона Петлюры. Большая часть пленных офицеров были вывезены немцами в Германию, и уже в 1919 году сражались с большевиками в составе белых армий под Петроградом и Мурманском. Некоторые, в том числе и Рубанов с Шелетаевым, избежали плена и прятались сначала от петлюровцев, а потом и от большевиков.

В августе 1919 года, когда Киев заняли части Добровольческой армии генерала Деникина, Рубанов с Шелетаевым вновь вышли из подполья: Иван Григорьевич возглавил роту в Киевском Офицерском батальоне, Василий Иванович стал дежурным офицером штаба войск Киевской области. Со своими частями в январе 1920 года полковники отступили к Одессе, а далее их судьбы разошлись: Шелетаев остался во вскоре занятом красными городе, а Рубанов эвакуировался в Крым.

Весной 1920 года Василий Иванович Шелетаев вернулся к семье в Киев. При регистрации бывших офицеров арестовывался ЧК, но выкрутился, предъявив поддельные документы о том, что в 1918-1920 годах был счетоводом. С тех пор Шелетаев стал обычным советским служащим: работал счетоводом на Белоцерковском сахарном заводе, в строительном кооперативе, на заводе «Красный Пахарь», закончил в Москве бухгалтерские курсы. (ГАСБУ, фп, д. 67093, т. 1330 (1158), дело Шелетаева В.И., с. 16-17.) По рассказам дочери Василия Ивановича, которая до сих пор живет в Киеве, он очень много работал, ни с кем не общался, почти никуда, кроме церкви, не ходил.

Другая судьба выпала Ивану Григорьевичу Рубанову. В 1920 году он еще продолжал драться с красными: как преподаватель Корниловского военного училища участвовал в Таманской операции и обороне Крыма. Затем был в эмиграции: в Константинополе, Галлиполи, Болгарии. В 1922 году Рубанов вступил в Союз возвращения на Родину, почти год ждал разрешения на въезд в Советскую Россию. В октябре 1923 года вместе с прочими белогвардейцами, желавшими вернуться на Родину, Рубанов был выслан болгарским правительством в Новороссийск. Но большевики транспорт не приняли: у возвращенцев не было соответствующих документов. Ивану Григорьевичу вновь пришлось возвращаться в Константинополь, где советский полпред наконец-то выдал необходимое разрешение на въезд. Лишь в марте 1924 года в Новороссийске Рубанов ступил на родную землю, но вскоре все прибывшие белогвардейцы были схвачены ОГПУ. Разбирательство дела бывшего полковника Рубанова тянулось несколько месяцев, и только в августе 1924 года он был отпущен на все четыре стороны. (ГАСБУ, фп, д. 67093, т. 546(630), с. 10-11.)

Итак, после долгих мытарств Иван Григорьевич Рубанов вернулся в Киев. Ревностный христианин, он часто посещал Десятинную церковь, где как-то нос к носу столкнулся с Шелетаевым. Но радостной встречи не вышло: Василий Иванович по понятным причинам Рубанова «не узнал». Так они, бывшие командиры киевских полков, иногда посещали одну церковь, упорно продолжая «не замечать» друг друга. Лишь в 1928 году Шелетаев как-то догнал на улице Рубанова, извинился за «не узнавание» и сообщил, что арестован один из его однополчан, служивший в РККА, бывший капитан К.Я. Кузнецов. Последний на следствии признался, что в 1918 году служил в Офицерских дружинах и среди прочих имен назвал и Шелетаева. Василия Ивановича вызывали в ОГПУ, и он на всякий случай предупредил об этом Рубанова. Впрочем, история с Кузнецовым не получила хода, а сам он вскоре был отпущен, и более бывшие полковники не общались.

По делу «Весна» Иван Григорьевич Рубанов был арестован 25 октября 1930 года. Рубанова взяли по списку, как в прошлом известного киевского военного и белогвардейца. Несколько недель Рубанов держался на допросах, отвергая какие бы то ни было обвинения в контрреволюционной деятельности. «Физические воздействия» и уговоры, похоже, помогали мало. Тогда в камеру к Ивану Григорьевичу подсадили одного из уже сознавшихся арестованных, согласившихся работать с ОГПУ и уговаривать «покаяться» своих товарищей по несчастью. Похоже, этот агент обрабатывал Рубанова достаточно долго, и, к сожалению, его «уговоры» увенчались успехом. По счастливой для нас случайности в деле Рубанова оказался отчет этого сексота, который будет небезынтересно привести полностью:

«Старшему уполномоченному Харитоновскому

20.11 с.г. я получил от Вас задание осветить и выявить контрреволюционную сущность сидящего в камере 6-4 гр. Рубанова И. Гр. Рубанов И.Г. по его рассказам полковник бывшей царской армии, сражавшийся в белых армиях и эвакуировавшийся с белыми (с военным училищем и юнкерами) из Крыма в Галлиполи и затем в Болгарию. Знает лично Кутепова и Лукомского. Рассказывал их биографии. В 1905 году подавлял восстание на Кавказе, в Батуме. В 1924 году вернулся в СССР. Из бесед с ним, показал себя полным антисоветским элементом, совершенно не разбирающимся в Советской экономике и политике. Думающий, что все равно Советская власть падет, так как без права собственности (у него есть дом) и частной инициативы, государство существовать не может. В своих надеждах на падение Советской власти он настолько упорен, что за 6 лет пребывания в СССР не счел нужным избрать другой работы, как выполнение случайных чернорабочих работ.

Во исполнение данного мне Вами поручения я по возвращении в камеру, принял вид человека чрезвычайно потрясенного допросом следователя. Я сообщил, что меня обвиняют якобы в участии в контрреволюционной организации, за которую грозит расстрел, что я ни в чем не виноват, вот теперь со мной будет, и т.д.

Что следователь чрезвычайно строг, что обещает принятие против меня еще более ужасной меры, о которой я ему и даже сказать не могу и пр.

На другой день я рассказал гр. Рубанову, что, якобы, следователь частично рассказал имеющие у него против меня материалы, и я вижу, что против меня есть улики, и что не лучше ли сознаться во всем, поверив следователю о льготах. Гр. Рубанов уверял, что следователь своих обещаний не сдержит, что они пользуются только для вскрытия дела. Что якобы ему при допросе, в случае сознания, тоже обещали льготы, а он уверен, что вот именно тогда его и расстреляют, что он не верит обещаниям следователя. Все время он чрезвычайно волновался, постоянно хватался за голову, приговаривая: «Вот положение, вот ужас».

К концу дня, в течение которого я вел себя человеком совершенно потерявшим голову, я сказал т. Рубанову: «Иван Григорьевич, я все-таки верю, что в интересах ГПУ действительно облегчить положение сознающихся и тем идущим на встречу следователю и облегчающим раскрытие преступлений, а потому и учитывая угрозы следователя, я решил сознаться. Просил его совета, как поступить. Он сначала насупился и ничего не ответил, только взялся за голову и сказал: «Боже, боже, что с нами делают».

Когда же я еще раз спросил его совета, то он мне сказал: «Сергей Андреевич, тяжело давать совет в таком деле, может быть как раз лучше то, что Вы решили, как я могу Вам давать совет, когда я сам не знаю, как поступить, голова идет кругом. Если бы я поверил в то, что мне облегчат участь, я подписал бы свое участие в организации, но ведь Вы понимаете, я должен буду потянуть за собой других лиц, кроме того, я должен буду сказать, что я участвовал в организации из-за наживы, и от меня потребуют указания, откуда и получал денежную помощь, а я такой не получал».

Когда я ему сказал, что я окончательно решил сознаться и писал заявление ГПУ о вызове на допрос, это на него произвело сильное впечатление. Он долго сидел задумчивый. А потом сказал: «Вот теперь, Сергей Андреевич, всем лучше, Вы пришли к определенному решению, сделали решительный шаг, теперь Вам не придется так долго думать и мучиться».

Раньше, в предыдущих беседах со мной, Рубанов рассказывал, что он попал в ГПУ ввиду его связи с некими бывшими офицерами Добровольскими. Говорил, что они арестованы, большие контрреволюционеры, постоянно ругали Советскую власть, и что он с ними встречался. 24.11.1930, Верный». (ГАСБУ, фп, д. :?)(№, т. 546(630), дело Рубанова И.Г., с. 14-19.)

27 ноября 1930 года И.Г. Рубанов подписал «чистосердечное признание», в котором указал, что частенько бывал в доме С.И. Добровольского (того самого, сошедшего на следствии с ума), и состоял членом «контрреволюционной организации». На последующих допросах Рубанов «признался», что вернулся в Советскую Россию по заданию начальника штаба командира Добровольческой дивизии генерала Б.А. Штейфона для проведения антисоветской деятельности. Правда, ничего конкретного по этому вопросу Иван Григорьевич, естественно, сказать не мог. Также через Рубанова следователи вышли на «организацию офицеров 130 Херсонского полка», проявлениями каковой стали частые встречи прежних сослуживцев на квартире у Ивана Григорьевича. Кроме того, Рубанов дал показания и на прочих офицеров прежнего киевского гарнизона, живших в городе. Среди них значился и В.И. Шелетаев.

Василия Ивановича Шелетаева арестовали у себя на квартире 10 января 1931 года. Шелетаеву сразу же были предъявлены показания Рубанова о его принадлежности к контрреволюционной организации. Но на это Василий Иванович заявил, что незнаком с человеком по фамилии Рубанов. Следователям не помогли ни добытые ими показания на Шелетаева его сослуживцев, ни систематические побои (по словам дочери, вся одежда Василия Ивановича, которую как-то передали из тюрьмы для стирки, была завшивевшая и в крови, да и сам он потом рассказывал близким о побоях). Шелетаев упорно стоял на своем: «не был, не служил, не участвовал, не знаю». Не помогла даже очная ставка И.Г. Рубанова и В.И. Шелетаева от 27 февраля 1931 года. Василий Иванович, несмотря на рассказ Рубанова о совместной службе в Офицерских дружинах Деникинской армии, заявил, что впервые видит этого человека. (ГАСБУ, фп, д. 67093, т. 1330 (1158), с. 22-24-об.)

Кто же в конце концов оказался прав: Рубанов или Шелетаев? Василия Ивановича приговорили к расстрелу 13 марта, Ивана Григорьевича — 17-го. И Рубанова через несколько дней действительно расстреляли, а Шелетаева… 14 апреля 1931 года постановлением Коллегии ОГПУ расстрел был ему заменен пятью годами ссылки в Северном крае. Почему? Дело в том, что даже в 30-е годы Коллегия ОГПУ или тройка НКВД не могла приговорить к расстрелу человека, не признавшего свою вину; но поиграть с ним, объявив приговор о расстреле и бросив в камеру смертников, очень даже могли. Так получилось и с Шелетаевым: целый месяц он просидел в камере смертников, но «вспомнить» что-либо о своей контрреволюционной деятельности так и не захотел.

В отличие от Рубанова, Шелетаеву, по словам дочери, досталась необычайная судьба. После отбытия срока ссылки он благоразумно остался на поселении на Севере. Перед Второй мировой войной вернулся в Киев, остался в оккупированном немцами городе, с помощью почты в Швейцарии разыскал семью своего родного брата, расстрелянного большевиками еще в Гражданскую войну. Когда же в 1944 году советские войска форсировали Днепр, В.И. Шелетаев недолго думая бежал на Запад, добрался до Швейцарии, где и умер в семье своего брата счастливым и свободным человеком в 1956 году. Василий Иванович пытался забрать с собой единственную дочь, но она ждала с фронта мужа и осталась в Киеве.

К сожалению, путь Василия Ивановича Шелетаева выбрали лишь единицы. Большинство же, сломавшись под пытками, испугавшись угроз, наконец, наслушавшись «умных» сокамерников, все же подписывали себе смертные приговоры.

Ярослав Тинченко