Методические материалы, статьи

Российский интеллектуальный Ренессанс

«…Люди духа повсюду испытывали страстное желание найти возможность выразить новые ходы своих мыслей, тосковали о философии, о синтезе, прежнее счастье чистой замкнутости в своей дисциплине казалось уже недостаточным, то там, то здесь кто-нибудь из ученых прорывался за барьеры специальной науки и пытался пробиться к всеобщности, мечтали о новой азбуке, о новом языке знаков, который мог бы зафиксировать и передать новый духовный опыт». Эти слова, написанные Г. Гессе в сороковые годы прошлого столетия в романе-утопии «Игра в бисер», оказались провидческими. Они послужили бы прекрасным эпиграфом к очередной встрече, которая состоялась в Доме ученых ОИЯИ — Объединенного института ядерных исследований в Дубне — как продолжение «Интеллектуального моста Россия — Запад». В гости к дубненцам приехали люди известные, в представлении не нуждающиеся.

Все они — выпускники лучших технических вузов, но по-разному сложились их творческие судьбы. Можно сказать, что тему русского Ренессанса обсуждали в этот день ученые, организаторы науки, бизнесмены, литераторы, телевизионщики, политики…

Так что еще раз был подтвержден тезис, что наука не имеет границ, уже не в географическом отношении, а в креативном.

«После декабрьского форума с учеными соотечественниками, — отметил вице-директор ОИЯИ А. Сисакян, — стало ясно, что в процессе возрождения российской науки можно опереться на диаспору, то есть на тех наших соотечественников, которые сегодня живут и работают за рубежом». Поэтому неудивительно, если и декабрьский форум, и встреча, о которой идет речь, послужат началом нового движения, оригинальной идеей сближения ученых разных регионов и разных научных направлений. Ростки этого движения уже пробились на свет, и об этом мы вскоре расскажем.

А пока — несколько фрагментов из дубненских выступлений.

Профессионализм и творчество комплементарны

Дмитрий Чернавский — заведующий отделом теоретической биологии ФИАН. Область научных интересов — биофизика. В настоящее время работает над проблемами биоинформатики и биосинергетики.

Во времена Леонардо да Винчи были ученые. Не было отдельно физиков, химиков, биологов и так далее. Каждый ученый должен был знать все и понимать другого. Затем наука распалась на отдельные дисциплины; появились профессионалы — механики, термодинамики, химики, биологи… Сейчас многие профессионалы из разных наук друг друга с трудом понимают. Тем не менее, считаю, настало время нового Ренессанса в науке. Почему?

Во всех науках профессионалы свои ниши уже достаточно истоптали, и во многих традиционных профессиональных нишах чувствуется застой. Не буду эту мысль развивать, хотите верьте, хотите нет. Самое интересное творится в пограничных, смежных областях — биофизике, биохимии, экологии. Для того чтобы здесь продвинуться вперед (а это необходимо, потому что аксиоматика узких профессионалов, когда они сходятся друг с другом, оказывается противоречивой), незыблемые утверждения, аксиомы подлежат ревизии. Вот здесь и необходимо творчество, и для этого нужно быть человеком Ренессанса.

Второе. В конце ХХ века в науке появились новые направления — смежные, но новые. По значению, на мой взгляд, сделаны открытия не меньшие, а может, и большие, чем квантовая механика и теория относительности.

Что я имею в виду? Во-первых, теория динамического хаоса, теория неустойчивости. Она сейчас спорная, люди друг друга за грудки хватают, спорят — динамический хаос истинный или неистинный. Подобные споры были в Средние века — о вере истинной, и примерно с такими же результатами. Короче говоря, эта живая область растет и имеет уже много достижений. Благодаря этому действительно вскрыты противоречия между механикой и термодинамикой, между механикой, физикой и теорией развивающихся систем. В рамках этой теории обнаружен очень интересный феномен — когда хаос вдруг сам неожиданно возникает, а потом переходит снова в динамику, исчезает хаотичность. Но это новое состояние отличается от первого. В этом хаосе происходит выбор между разными возможностями. Когда выбор сделан, снова начинается динамика.

На самом деле, эта закономерность характерна для всех развивающихся систем — биологических, социальных и так далее. Этот промежуточный хаос, который длится определенное время, а потом снова исчезает, — вот самое характерное и нужное. А как его описать? Здесь возникают глубинные вопросы о ревизии всего нашего понимания философии, математических понятий бесконечности. То есть хаос необходим развивающейся системе. Как говорят на Кавказе, гость необходим хозяину как воздух, но если воздух войдет и не выйдет, хозяину будет плохо.

Далее. Теория распознавания образов выросла из конкретных задач, из игры — как мышка распознает кошку, не логически же она делает это, а интуитивно. Так теория распознавания сейчас — это раздел математики, причем потрясающе интересный. Это наука, по возможности строгая, где отсутствует требование доказательства. То есть нужно не доказать, что это так, вытекает из каких-то аксиом, а узнать, похож ли этот предмет на какой-то прецедент, и ежели похож, тогда можно прогнозировать, что он будет себя вести так же, как прототип. Вдумайтесь: точная наука, в которой отсутствует парадигма доказательства! Не все это понимают, но это нечто совершенно новое.

Тем не менее эта наука развивается, накопила уже большой опыт, в ней появились и теории, и математические модели распознавания. В этих моделях выяснилось, что можно провести грань между интуитивным распознаванием и логическим. Можно увидеть, как интуитивное переходит в логическое, можно оценить роль, которую играет логика и какую — интуиция. Кстати, из этого следует утверждение, что в рамках логического мышления творчество отсутствует. Творчество всегда интуитивно. Это известно философам и специалистам логики, но в среде физиков-теоретиков это утверждение встречает сильное сопротивление.

Что еще нового? Нейрокомпьютинг. Это тоже, можно сказать, раздел математики. Там тоже можно построить математические модели, можно на молекулярном уровне проследить, как происходит распознавание, как происходит мышление. И даже как возникает творчество, акт озарения, момент истины. Вы можете спросить: эти модели могут заменить человека, могут они сами творить? Нет, творить не могут, но разобраться и понять, что творчеству способствует, что мешает, можно.

Ну и, наконец, динамическая теория информации. Что касается информации, это слово употребляют в очень разных смыслах, а чаще всего без смысла. Но в последнее время удалось все-таки и здесь с помощью теории динамического хаоса, теории динамических систем понять, как происходит информационный процесс. В частности, все, о чем я говорю — и творчество, и интуиция, — это все информационные процессы. Этот клубок новых знаний требует действительно синтетического, синергетического подхода. Здесь нужны основные, опорные знания, факты, события из многих областей. При этом не требуются доскональные, глубокие знания в каждой. Здесь проявляется комплементарность между профессионализмом и творчеством. Если ты узкий профессионал, то трудно овладеть другими знаниями, выйти за рамки, нарушить свою аксиоматику и воспринять друг друга. Поэтому для научной работы и для творчества нужны и профессионализм, и творчество, но в каких-то определенных соотношениях. У каждого человека такое соотношение разное. И еще более важный момент, что между такими людьми часто отсутствует взаимопонимание. Об этом писал Пушкин в «Моцарте и Сальери». Сальери — профессионал, Моцарт — творец. Они нужны друг другу, они любят друг друга и, тем не менее, Сальери травит Моцарта. Это и есть проявление комплементарности в творчестве.

И самое последнее. Какова разница между российским взглядом на мир и западным? На Западе больше уважают профессионалов, за это больше платят, за это каждый человек на своем месте «делает свою гайку», а другие профессионалы из этих гаек собирают товарные ценности. В России менталитет другой. В целом, если смотреть по всем параметрам, то распределение очень широкое. Так Россия создавалась, так она возникала, здесь смесь всех менталитетов, и вместе с тем каждый человек несет в себе всю широту. Каждый человек в России может понять и забулдыгу, и профессора, и банкира. Это, условно говоря, голографическое явление. В каждом человеке в России отражается как в капле воды вся широта России в целом. Поэтому и российская наука развивалась, развивается и будет развиваться по пути интеграции разных наук, разных дисциплин. То есть творческая обстановка в России действительно есть, а на Западе ее часто не хватает. В российской науке есть, что сохранять, есть, на что ориентироваться, и есть точки роста. Особенно в наше время, когда возникли такие «творческие» науки. И скорее всего, именно они и будут преобладать в XXI веке.

Россия — страна Кулибиных, Америка — страна Эдисонов

Борис Салтыков — возглавляет ассоциацию «Российский дом международного научно-технического сотрудничества». Окончил МФТИ, кандидат экономических наук. Руководил Министерством науки и технической политики РФ, был вице-премьером, Полномочным представителем правительства РФ в ОИЯИ.

Я продолжу тему «русский стиль в науке». Родоначальники, скажем так, глобального взгляда на науку называли это русским космизмом. Мы сегодня обсуждали разные стили работы научного работника — на Западе, или американского стиля, российского подхода. Это не то, что обычно называется коллективизмом, всегда есть работы, которые могут быть выполнены только коллективом. Русский космизм — в постановке задач и способах их решения. Российский ученый ренессансного склада и масштаба не занимается подсчетом промежуточных результатов — он ставит запредельную задачу и старается ее решить. Может, вся жизнь на это уходит, задача не решена, но такой уж наш удел. А мы, говорит мне один немец, сделаем 25 диссертаций на промежуточных результатах, расчетах и отвергнутых вариантах. Вот разница в стиле.

Мне понравилась (не я ее придумал) метафора: Россия — страна Кулибиных, а Америка — страна Эдисонов. Чувствуете разницу? Изобретателей у нас тьма, а довести до бизнеса, сделать на основе изобретения реальную электростанцию и так далее — мы созданы не для этого. Здесь нужны американцы.

Не знаю, повлияли ли на русский космизм наша природа и просторы. Некоторые серьезно говорят, что география плюс природные условия формируют социум. То есть, во-первых, длинная зима, когда ты ленишься и ничего не делаешь, на печи лежишь, вспомните все русские сказки. Во-вторых, огромное количество земли и ресурсов. Ведь как на Руси развивалось земледелие — перестало поле плодоносить, бросил, выжег лес, перешел к следующему.

Говорят: Восток, Восток… А Япония — тоже Восток, это по поводу русофилов и западников. Мы посередине, у нас система ценностей ближе к Востоку. Да, к Востоку — почитание императора или царя, почитание государства, склонность к коллективным действиям. Но у нас нет так называемой рисовой культуры, присущей всей Юго-Восточной Азии, — тщательная, нудная работа по 12 часов в день. Поэтому изобрести, вспыхнуть мы можем, а довести до того, что называется промышленной технологией, — не дано. И этому надо учиться.
Когда и кто создал сегодняшнюю российскую науку? В общем, Иосиф Виссарионович. В том виде, в тех организационных формах и масштабах, безусловно, да.

У многих людей сейчас ностальгия: раньше было лучше… Да, в чем-то многим ученым было лучше, но поезд уже идет, обратно он не вернется.

Когда вообще был золотой век российской науки? 60-е — начало 70-х. Дальше началось угасание, поверьте профессиональному экономисту, я хорошо знаю динамику показателей. В 60-е годы ежегодный прирост научных работников составлял 5 -10 процентов, то есть удвоение человеческого потенциала за семь лет. Был распространен подход: «Новая идея — новая лаборатория, большая идея — новый институт». Почему? Потому что была гонка, два лагеря, а чуть раньше, до войны, была большая идея: построение коммунистического общества, равные возможности.

В итоге была построена мобилизационная экономика и во многом такая же наука. 18-летних можно было увлечь идеей, обучив на ранних стадиях, плюс воздействие пропаганды. И мы все, здесь сидящие, могли работать по 12 часов в сутки за 120 рэ. А после Второй мировой войны эксплуатировали вторую идею — защита Отечества. Тоже абсолютно беспроигрышный вариант. И это правда, потому что когда говорят, для защиты Родины отдадим все, все и отдавали.

Мы ехали сюда на машине, я вспоминал про две беды на Руси; вот дороги все еще плохие. А ведь еще во времена застоя СССР был крупнейшим производителем цемента в мире. Мы производили цемента в полтора раза больше, чем США. Где же дороги? Сегодня мы понимаем, что надо было не ракетные шахты строить, а дороги. Но не строили. Или наши знаменитые танки. Горбачев впервые озвучил на последнем съезде КПСС в 1987 году, уже борясь с милитаризацией экономики: у нас, в СССР, 62,5 тысячи танков, а в США — 13 тысяч. Зачем нам столько? А затем, что после Второй мировой войны все еще была жива устаревшая доктрина: танковая армада движется на Европу.

Когда военная машина включена, остановить ее невозможно. Омский танковый завод, завод «с иголочки», с километровыми цехами, по которым можно ездить на велосипеде, в лучшие годы производил до тысячи танков в год! Говорили: конверсия, надо этот завод на трактора переводить. Невозможно! Проще и дешевле рядом построить тракторный завод, потому что иначе это будет золотой трактор.

Итак, в советские времена были две великие идеи. Первая — идеологическая, вторая — патриотическая. Были и ресурсы — нефтедоллары лились рекой. Был создан огромный научный потенциал. Система образования была хорошая, старые традиции были соблюдены, были совсем неплохие учебники, мы учились еще по Перышкиным и Перельманам. Но нормальная страна в мирное время не может работать только на одну армию или только на одну науку. В результате полностью деградировал гражданский сектор народного хозяйства, в том числе часть гражданской науки.

От чего больше всего сегодня страдают ученые? Мне кажется, не только от мизерной зарплаты, но и от потери ориентиров, потери ощущения своей нужности, значимости. Когда я в 1992 году на большой дискуссии в Академгородке СО РАН сказал, что в России слишком много науки, то был взрыв возмущения, и я «получаю» в общем до сих пор за это. Мне говорили: вы что, против того чтобы в России было много образованных и культурных людей? Я говорю: нет, я — за. Но я подразумевал под «наукой» оплачиваемые из бюджета рабочие места. А для того бюджета, который Россия получила в 1992 году, все «научное наследство» СССР нести было не по силам. Надо было сохранить только лучшее. Спад в науке начался гораздо раньше. Замедление и этот знаменитый «поколенческий» разрыв начался в конце 70-х годов, когда прирост научных работников стал 1 процент в год, а в 1987 — 1989 годах число научных работников уже сокращалось.

Я все это веду вот к чему: давайте перестанем возвращаться туда, куда дороги нет, и пытаться строить такую же науку, которая была в СССР. Это абсолютно невозможно. Давайте строить новую науку, более компактную, гибкую, современную.

Главное, что произошло в 90-х, и главное в реформе науки — свобода. Свобода всем научным работникам, а не только тем, кто считался выездными. Любой из здесь сидящих, особенно из молодых, сам должен делать вывод, здесь остаться и за 120 рэ (в нынешнем понимании за 2000 — 3000 руб.) делать науку или уехать в США, в Германию и реализовать себя как ученого там. Это его выбор. Если он хочет заниматься чистой наукой, но у него семья или иные отягчающие обстоятельства, то он должен иметь право сам делать этот выбор.

Но с другой стороны, если уж нам досталось от СССР такое наследство, как Дубна, ФИАН и так далее, нельзя его разрушить. Надо им грамотно распорядиться. Только грамотно — это не значит, «как тогда».

Помню, в 1992 — 1994 годы были битвы с физиками. Инвестиций мало, распределяем бюджет на капитальное строительство в науке. Какие объекты строить, решает научное сообщество. До начала заседания Совета ходят ко мне академики-физики и возмущаются: ну, сколько можно вкладывать в Протвино, ну, зачем мы строим это 26-километровое кольцо, закапываем деньги, миллиарды рублей в год? Ускоритель, мол, там уже устарел. А из Протвино нам каждый год отвечают: вы что, с ума сошли? Бросать нельзя, осталось 1,5 километра, осталось 200 метров. Потом говорят, что надо бетонировать, он же погибнет! Я возражаю: коллайдер в Техасе закрыли, сказав: это безумная трата денег, есть ЦЕРН в Европе — езжайте туда и работайте.

А на следующий день на Совете по судьбе ускорителя в Протвино все голосуют за весь список, потому что договорились никого не обижать. В итоге строится все, что начато в СССР, и строится по 15 — 20 лет. Это ведет к еще большему отставанию. Вот и все.

Давайте же наконец перестанем сравнивать себя с Америкой: «в Америке начали то-то, почему мы не начинаем?» Потому что весь российский бюджет на науку примерно равен бюджету одного университета США. Значит, давайте строить новую науку. К сожалению, половина этой новой науки уже «строит» себя за рубежом.

Действительно, по официальной статистике Госкомстата, у нас в стране сегодня 450 тысяч научных работников и инженеров. А вот статистика РФФИ за десять лет существования: гранты получили около 70 тысяч человек, это и есть реально пишущие научные работники. А академик Гапонов-Грехов считает и эту цифру преувеличением. Он говорит: «По моим оценкам, в России работают 30 — 40 тысяч научных работников». По трезвым оценкам, наших работников за рубежом в 70 странах — около 30-35 тысяч человек. То есть примерно такой же потенциал у нас и там, и здесь.

Так вот, подвожу к нашей теме: надо эффективно распорядиться и потенциалом здесь, и потенциалом «там», который вырос на наших учебниках, на наших интеллектуальных корнях и атмосфере. А наша атмосфера — это что-то заветное, бескорыстное. Не надо говорить, что этого совсем нет в Америке, особенно в студенческой, аспирантской среде. Но все-таки меркантилизм там на первом месте. То есть наука там — это профессия, это способ заработать на жизнь, творить надо в свободное время.

Так как же нам объединить эти два потенциала? Вот в декабре 2002 года в Дубне пытались начать строить интеллектуальный мост. Мне кажется, это только начало. Надо отказаться от старого стереотипа: уехал — предатель, изменник. Нет, это просто люди, которые решили делать свою карьеру, свою судьбу «там». А остальные россияне — здесь. Кончилась холодная война, остались, конечно, идеологические различия, но давайте думать больше о самом научном сообществе, а не о том, как относятся к этому государство, власти и так далее. Да, я знаю, есть позиции крайние. Позиция крайняя здесь — уехали отбросы, неудачники, которые ничего не хотят и не могут. Позиция крайняя там — в России остались одни дураки, все настоящие ученые уехали на Запад, в «этой стране» науку делать невозможно. Вот две крайние точки зрения. Думаю, как всегда, истина посередине. Пусть крайние пережевывают свои концепции, а нам надо жить здесь и строить новую российскую науку.

Профессиональная траектория

Анатолий Прохоров — президент Российской академии Интернета, возглавляет телекомпанию «Пилот ТВ». Окончил физфак МГУ (кафедра квантовой статистики академика Боголюбова), кандидат физико-математических наук. Работал в Совете по истории мировой культуры как культуролог. Занимался театром и кино как искусствовед и критик.

Я постараюсь развить тему кочевничества — тему Чингисхана. Здесь говорили о потомках, я как раз потомок. Поясню, почему я так решил. Первая причина — бабушка моего отца по женской линии из последних княжен дикого племени тунгусов. Тунгусы — это одно из самых необразованных и злобных племен северных монголов, которые так и живут на Северном Урале. Вторая следующая. Дело в том, что я сижу даже не на двух стульях. Я выпускник физфака МГУ 1971 года, с другой стороны, я представляю гуманитарные науки как завотделом Института культурологии и художественную культуру как человек кино, телевидения, театра. Это для меня очень важно, чтобы затронуть иной аспект. Не о государственной науке, не о науке во времени, не о кризисе науки, а о состоянии сегодняшнего научного сообщества — о том, чем ученые занимаются и куда двигаться науке дальше. Это к вопросу о Чингисхане.

Но прежде всего — маленький экивок к Юрию Михайловичу Лотману, учеником которого я себя в какой-то степени считаю. Он говорил о двух культурных оппозициях. Первая — это оппозиция культурно-некультурного. Оппозиция номер два — это своя культура и чужая. Дополняя Лотмана, могу сказать, что существует культурная оппозиция номер три — одна культура, другая культура. Я даже не позиционирую, к какой именно отношусь. Получается, одна моя, а вторая, я ее признаю, но она чужая. Юрий Михайлович приводил пример рукописи Древней Руси. А именно рукописи полян: мы, поляне, живем аки люди, у нас есть законы (и идет перечисление законов полян). А древляне живут, аки звери, они… (и дальше идет перечисление). То есть, говорит он, закон, по которому живут древляне, не замечается культурным сознанием полян, что характерно для IX века новой эры и что сохранилось до сих пор. В этом смысле как раз речь идет о кочевой культуре, в терминах культурологии называемой номадической культурой. И она осталась сегодня в нас.

Что я имею в виду? Кочевничество и номадический менталитет в России очень сильны, в отличие от рисовой культуры Дальнего Востока (где принцип такой: есть моя делянка, я расшибусь, но буду на ней сидеть). Например, оказывается, творческие группы, антрепризы — это кочевники. Они собираются, делают фильм, разбегаются. В следующий раз режиссер снимает фильм с другим оператором, с другой творческой группой и так далее. Это похоже на набеги казаков на очередные турецкие земли. В этом смысле надо различать оседлые и номадические культуры как два полюса — северный и южный. И проблема в том, что профессионализм — это качество оседлой культуры (я в этом месте умею выращивать рис лучше, чем сосед, потому что я 31-й год сажаю рис на этом поле), а так называемый творческий, кочевнический удел — осваивать новые территории. Вот почему я принадлежу к потомкам Чингисхана в этом смысле, потому что я — профессиональный кочевник. Я умею профессионально осваивать новые профессии — физик-теоретик, писатель, литературный и театральный критик, культуролог, продюсер, редактор, психолог.

Прочтите несколько книг о том, как создавалась Кавендишская лаборатория, когда было сказано: забудьте о том, что существовали престижные фундаментальные «делянки» теоретической физики. Они уже возделываются, эти рисовые поля. Двигайтесь дальше. Это ход кочевника. Эти ученые основали молекулярную биологию, делали исследования по открытию ДНК.

Сегодня наступил момент сделать следующий шаг в покорении точных наук, прежде всего физики и математики, преодолеть старый менталитет, соединиться с гуманитарными науками, науками социальными, науками коммуникативного цикла, к которым относятся педагогика, медицина, менеджмент. Двигаться туда, где лежат интересы современного общества. Хочу напомнить глубокоуважаемым коллегам: кто-то сказал, что наука — это способ удовлетворить собственное любопытство за государственный счет. Государственный счет закончился, тем не менее какой-то внутренний заказ общества есть. Заказ на то, чтобы лучше делать, условно говоря, молочные бутылки или высокоточное оружие. И где найти силы, где найти уверенность, чтобы уйти с насиженного места, не потеряв свою исследовательскую тенденцию? Эту проблему надо решить.

По аналогии с теорией динамического хаоса вспомню китайскую пословицу: не дай вам Бог родиться во время перемен. Мы выбираем собственную позицию, и в период динамического хаоса можно правильно «проброунировать» — правильно выбрать то накладывающееся поле, которое ведет тебя от одного устойчивого положения к другому. Это момент сегодня профессиональный, потому что если раньше позиция ученого была точка на пространстве: ты физик, а я химик, а я биолог, то сегодня существует понятие профессиональной траектории. Я начинаю как физик, продолжаю как химик, дальше ухожу… Я кочевник в профессиональном пространстве, и поэтому я творец. Мы находимся в этой критической динамической эпохе.

Так вот сегодня в целом у культуры мировой как таковой сотни так называемых авторских субкультур, реально существующих. Атлас исследовательских субкультур тоже быстро меняется. В этом смысле для меня проблема номер один — не возопить: «Государство, дайте нам деньги», не говорить о кризисе, не уезжать. Я хочу сказать молодым ученым и студентам: спасибо за ваш выбор, что вы каким-то образом интуитивно ощущаете здесь эту возможность. Пожалуйста, не упустите ее, ибо бездарно, глупо болтаться в этой стране по старым делянкам. Лучше двигаться в России вместе со всеми ее кочевническими инстинктами и азартом, который сделал Америку.

По поводу русской ментальности

Валерий Миляев — директор филиала и заместитель директора ИОФ РАН, доктор физико-математических наук. Окончил физфак МГУ. Физик и поэт. Автор физфаковской оперы «Архимед» и других эстрадных спектаклей. Песни пишет с 1960 года на свои стихи, самая известная «Весеннее танго».

По поводу русской ментальности. Со всех сторон эту тему обсуждали — и зима у нас длинная, и лето холодное. Но еще Карамзин писал о влиянии географии на формирование русского характера. Дело в том, что русская равнина, в частности, Москва, расположена на границе континентального и приморского климата. Граница прямо через Москву и проходит. Что делает природа? Она дает несколько лет какого-то порядка. Скажем, огурцы надо сажать на Троицу. Человек к этому начинает привыкать, это значит, что сегодня мы живем в континентальном, более определенном климате. Потом, когда крестьянин на 4-5-й год в том же порядке все посадил, грянули заморозки. Так выработалось понятие «русский авось». Что это такое? На самом деле, это привычка и умение жить в условиях ограниченной информации. Жить и выживать. Информация неопределенная, предугадать и спрогнозировать невозможно. У немца мама говорит: такого-то числа посади огурцы, и все у них сходится, все стабильно.

Это такой временной хаос, а есть еще географическая неопределенность. Посмотрите, две очень цивилизованные страны, допустим, Англия и Япония, очень культурные. Категоричные условия создают отражение такой волны информации от границ. И, как в лазере, люди сидят в полураспределенном состоянии. В России нет вторых границ, вообще нет никаких границ. Царский указ издается, скачет гонец два года, чтобы донести до какого-нибудь Томска. А в Томске сидит тоже не дурак. Он услышал чудом о царском указе, а гонец прибудет не скоро, зачем его заранее исполнять. Пока гонец доедет, уже режим сменится. Это география полубесконечных ситуаций, где нет граничных условий. Вот это и формировало наш национальный характер. Русские писатели обращали серьезное внимание на это. Умение жить в условиях недостаточной информации, и жить нормально, породило творческую способность русского человека.

Дмитрий Сергеевич Чернавский говорит, что хаос — необходимый элемент в творчестве, и все синергетики об этом пишут, что в ситуации предсказуемости и логики невозможно творчество и искусство. Хаос и непредсказуемость — это основной элемент творчества, самое интересное в творчестве. Пушкин никогда не знал, что с Татьяной в конце концов произойдет, но главу за главой печатал, надеялся на «русский авось», и все сошлось интересно. Эта способность к творчеству — национальная черта. Из нее, как из любого качества, следует и положительное, и отрицательное.

Я как раз вспомнил о Чехове, в одном из рассказов он пишет, что русский человек талантливый, может придумать все, что угодно. Сделает, побалуется и бросит — вот наш дворник сделал из дерева человечка, «дергаешь за ниточку, а он делает неприличное», потом все сломалось и выбросил.

А вот случай из жизни. Я как-то смотрел, как деревенский мужик, плотник, пилит. Тяжелый труд, нудная работа. Говорю: дом проконопатишь (а деньги ему давать бессмысленно, он все равно их через три дня пропьет), я тебе куплю электропилу: она ему страшно нравилась, я видел. Все проконопатил, привожу ему пилу, думаю, мужику легче будет дрова пилить. Через неделю приезжаю, как пила? Думаю, сейчас расскажет, что перепилил все дрова… Да сжег, говорит, шину от «Дружбы» прикрутил (а она в полтора раза длиннее), думал, потянет, а она сгорела. Он не мог пользоваться инструкцией, физиологически не мог! Это типичный русский человек. Творец!

Наука у нас прошла очень интересные стадии. Например, что касается ядерной науки, когда мы шли учиться в университеты, были вдохновлены не деньгами, а идеями, перспективами, которые нам открывала атомная энергетика. А теперь пришли к тому, что запасы ядерного оружия в мире позволяют 30 раз полностью уничтожить земной шар. И тут мы стукнули себя по лбу — пожалуй, хватит. Саморазвитие этой области науки довело ее в этом смысле до маразма и тупика.

Мне кажется, наука должна реабилитироваться, сегодня нужно заняться теми научными направлениями, которые действительно касаются населения и волнуют его. Первое, речь идет о здоровье человека — как устроен организм, как функционирует, как иммунитет работает. Медицина сегодня настолько от этого далека и настолько беспомощна, что помощь биологов и математиков, которые умеют разбираться в сложнейших и тонких системах, необходима. Отношение людей, даже научно-технических работников, к своему здоровью совершенно варварское, как у дикарей, вплоть до того, что люди не знают, где печенка, где селезенка.

На второе место я бы поставил экономику, потому что никто из нас ничего не понимает в ней. Вот Чернавский со товарищи написали прекрасную статью по экономике. Взяли фазовую диаграмму, несколько уравнений, нарисовали два устойчивых состояния, все объяснили, и не надо никакой прибавочной стоимости и прочего. Я считаю, с помощью математики можно нарисовать экономический пейзаж и объяснить, что же творится.

И третье, это экология. Не в том смысле, как она определена изначально — наука о сообществах. Нет, давайте говорить об окружающей среде и о том, что мы с ней сделали. Знаете, как говорят про Мичурина: мы не можем ждать милости от природы после того, что мы с ней сделали. Это есть черта, за которой грядет коллапс, уничтожение видов, катастрофа. Значит, наука об окружающей среде тоже должна быть поставлена на математические рельсы, сделаны модели, и нам, широкой публике, должно быть это объяснено.

Эти три направления науки волнуют научно-техническую интеллигенцию, волнуют любого образованного человека. И если мы будем этим заниматься, рассказывать об этом, популяризировать, объяснять, мы сможем реабилитировать науку как таковую. После этого к исследованиям потянутся идеалисты не из-за денег, а потому что поймут, что этим надо заниматься.

И конечно, было интересно узнать, что думает о темах, затронутых на встрече, человек, несколько десятков лет возглавляющий Политехнический музей в Москве, профессор Гурген Григорян.

- Ваш взгляд на развитие российской науки — как можно оценить ее современное состояние? Был, к примеру, «романтический» век физики, давший толчок к зарождению и развитию других наук, к чему мы идем сейчас?

- Я затрудняюсь так ответить на этот вопрос. Во-первых, наука — это многоплановая область. Если в одних науках наблюдается движение, оно может быть менее выражено в других. Главное заключается, как мне кажется, в том, что все более очевидным становится нам самим высокий научный потенциал России, связанный с высоким стандартом образовательным, наработанным в нашей стране. Если долгое время, пока у нас не было адекватной информации о состоянии дел на Западе (была некая идеализация в ущерб нашим традициям), то сегодня можно говорить о переосмыслении традиций, перспектив нашей науки. И это переосмысление имеет ярко выраженный вектор признания тех достижений и традиций, которые были наработаны, а это фундамент для того, чтобы двигаться дальше.

- Какие именно тенденции, на ваш взгляд, необходимо было бы вспомнить, дополнить, восстановить?

- Мне кажется, образование от науки неотделимо. Система образования изначально в России была заложена с большой перспективой (я говорю о конце XIX — начале XX века), это стало в каком-то смысле генетическим кодом ее развития в дальнейшем. А если говорить о нашей науке, то одним из самых интересных феноменов является создание научных школ и научных коллективов. Мне кажется, не всегда это проглядывается, например, в западной науке. Но это устойчивая наша традиция. По крайней мере, если взять прикладную науку — скажем, создание летательных аппаратов школы Туполева, Микояна, Илюшина, — это все конструкторские школы со своими традициями, со своими подходами к разработке летательных аппаратов. И эти школы себя воспроизводят, давая целое направление в конструкторской инженерии, и это как чернозем, как питательный слой, на котором произрастает и развивается наука, его надо беречь, потому что утрата его приведет к пересыханию источников развития. Я считаю, что сегодня вместе с горечью утраты приходит к нам переосмысление того, что мы имели и еще имеем и можем сохранить.

- Как вы думаете, мы сможем рассчитывать при этом на свои силы или нужны какие-то внешние вливания? В этом смысле можем ли мы опираться на эмигрировавших ученых — по некоторым оценкам, активно действующих русскоязычных ученых сейчас примерно поровну в России и вне ее?

- Это специальный вопрос социологического плана. Могу высказать только свое мнение, которое может быть опровергнуто специалистами, и я это должен буду признать. Мне кажется, сегодняшнее поколение людей, творящих за рубежом, при всей успешности их работы во многом ментально связано с той средой, которая их породила. Разорвать эту среду, эту связь можно, но лучше ее не разрывать, а использовать потенциал этих людей для России, в самом хорошем смысле этого слова. Петр Леонидович Капица возрастал в школе Резерфорда, он приехал в Россию, вынужден был порвать эти связи. Тем не менее то, что он создавал здесь свою лабораторию, было практическим наследованием того, что он сделал там.

Редакция «Знание — сила» поздравляет Дмитрия Сергеевича Чернавского с присуждением премии «За лучшее объяснение устройства мира» в рамках телевизионной программы «Гордон».

ПРОЕКТ
осуществляется
при поддержке

Окружной ресурсный центр информационных технологий (ОРЦИТ) СЗОУО г. Москвы Академия повышения квалификации и профессиональной переподготовки работников образования (АПКиППРО) АСКОН - разработчик САПР КОМПАС-3D. Группа компаний. Коломенский государственный педагогический институт (КГПИ) Информационные технологии в образовании. Международная конференция-выставка Издательский дом "СОЛОН-Пресс" Отраслевой фонд алгоритмов и программ ФГНУ "Государственный координационный центр информационных технологий" Еженедельник Издательского дома "1 сентября"  "Информатика" Московский  институт открытого образования (МИОО) Московский городской педагогический университет (МГПУ)
ГЛАВНАЯ
Участие вовсех направлениях олимпиады бесплатное
Холодильное оборудование и техника, холодильные установки и системы - О компании Посещают курсы повышения квалификации для изучения новинок холодильного рынка. Мы предоставляем услуги по подбору, проектированию, поставке, монтажу, вводу в эксплуатацию, а также сервисному и послегарантийному обслуживанию холодильного оборудования различного назначения в соответствии с нормативными документами РФ. Наша компания подходит индивидуально к потребностям каждого клиента.

Номинант Примии Рунета 2007

Всероссийский Интернет-педсовет - 2005