Методические материалы, статьи

Суд длиною в полтысячелетия

Процесс этот тянется уже невыносимо долго: без малого пятьсот лет.

Судят не человека; кости подсудимого давно истлели, а молва бережно хранит все перипетии его осуждения и мученической смерти. С запозданием, но пришла посмертная реабилитация, — не зафиксированная никаким официальным судейским документом, она все-таки состоялась: в людских душах, в тех книгах, пьесах и фильмах, что запечатлели историю жизни и смерти «человека на все времена».

Однако все так же далек от завершения суд над его книгой. Над идеей, которая за минувшие полтысячелетия озаряла миллионы людей (хотя каждый и вычитывал в книге что-то свое). Томительно раскручивается маховик процесса; то верх берут защитники, то инициатива переходит к обвинению, вскрываются неожиданные обстоятельства «дела», отчего оно, казалось бы, почти законченное, вдруг переворачивается с ног на голову и предстает взору суда и присяжных в совершенно непредсказуемом качестве.

Что касается присутствующей в зале публики, то она всматривается в «обвиняемую», прокручивает в уме ее судьбу и в сотый, тысячный раз мучает себя вопросами, которым также не видно конца. Ну, хорошо, осудим — а дальше-то как жить без нее — без Утопии? Без идеала, мечты, без представления о лучшем будущем?

И как избежать соблазна следовать — ни приведи господи — этому образцу на практике?

Нет ответа. Хотя каждому из неспешно сменявших друг друга поколений временами казалось, что ответ найден…

Редкий политический трактат в истории оказывал столь мощное воздействие на ее ход. И столь же немногие на нашей памяти книги оставались так блистательно непоняты. Осужденный-то тщился рассказать о выстраданной мечте, чисто умозрительной идее счастья для всего человечества. А в книге прочитали — прямое руководство к действию. И действовали, заглядывая в сочинение мечтателя, как в справочное руководство.

Теперь вот судят книгу, как будто она виновата, что ее так пристрастно читали…

Во всяком случае, автор свято верил в исключительную благотворность своей мечты. А если и допускал иронические или вовсе уничижительные оговорки, то ведь ясно же, каких читателей имел при этом в виду: цензуру, власть предержащих, просто врагов и завистников. У него их хватало.

Впрочем, мечта сама была противоречивой, внутренне конфликтной. Таким был всю жизнь и автор, английский писатель Томас Мор. Хотя сам он считал, что жил на редкость цельно и достойно.

Родился будущий автор «Утопии» в 1478 году, в семье преуспевающего лондонского юриста. Тот выбился в люди без посторонней помощи, сделав недурную по тогдашним временам карьеру, но даже в порыве родительского самоослепления отец не предсказал бы своему отпрыску высоту, на которую вознесет того звезда удачи.

Поначалу была только удача — удача рождения, особенно ценная в цитадели родовых привилегий, в Англии. Принадлежа по своему происхождению к высшему слою городской буржуазии, Томас Мор попал в парламент еще юношей, что не было диковинкой в то время. Несколько «нетипичным» оказалось то, как молодой человек распорядился своей удачей. Он не последовал примеру праздных молодых лоботрясов из знатных семей, крепко «окопавшихся» в Вестминстере, а постарался как можно раньше заявить о себе.

Да так громко у него это вышло, что юный Томас Мор тотчас же приобрел себе врага в лице самого короля! Что-то там произошло несущественное… ну, запросил Генрих VII у парламента лишку, какой-то очередной (и в очередной раз беззаконный) налоговый сбор по случаю замужества дочери. Можно было молча проглотить, уважить отцовские чувства. А молодой законник Мор публично выступил против — и успешно: парламент укоротил аппетиты коронованного просителя.

Такое не прощают, тем более дерзкому мальчишке. Расплата последовала незамедлительно: придравшись к сущему пустяку, король бросил в тюрьму… отца Мора. Так с самых ранних лет будущему автору «Утопии» стало на родине неуютно… Он начал было подумывать об отъезде, но тут случилось непредвиденное: скоропалительно умер злопамятный монарх, позабывший, кто истинный властитель в подлунном мире.

Будущий писатель откликнулся на смерть Генриха VII восторженной одой, авансом прославляя грядущую эру свободы и справедливости.

Блажен кто верует… Излишний оптимизм — болезнь заразительная и поражает даже самых проницательных людей. Томасу Мору, успевшему хлебнуть барского гнева, предстояло познакомиться и с барской любовью. Каких только надежд не связывали современники с новым — восьмым по счету — Генрихом из династии Тюдоров!

Портрет Томаса Мора. Ганс Гольбейн

Новый король явно благоволил к Мору — да так, что черной завистью исходили придворные искатели фортуны. Сравнение с взмывающей ввысь ракетой — вот образ, что приходит на ум, когда окидываешь взором этапы возвышения Мора. К 1529 году он достиг всего, что только может пригрезиться в самом сладком сне подданному Его Величества. Лорд-канцлер Англии, фактически второй человек в государстве после короля.

Поразителен не сам факт подобного стремительного взлета, а сопутствующие обстоятельства. Точнее, их отсутствие. Ибо, к вящему недоумению биографов, Томас Мор принципиально не пользовался общедоступными тогда «волшебными палочками»: не брал и не давал взяток, не льстил сильным мира сего, не вертелся, подобно флюгеру, при всяком новом веянии свыше, вообще не совершал ничего такого, что было положено высокому сановнику «по чину».

Его государственная карьера кого угодно поставит в тупик.

Сказать, что Мор-политик отличался противоречивостью поступков, мало — ему все время каким-то чудом удавалось соединять эти противоположности в некое гармоническое целое! Человеческая цельность этой незаурядной личности вполне заслуживает титула, данного английским драматургом Робертом Болтом, автором знаменитой пьесы о Томасе Море.

Человек на все времена.

И все-таки… Факты, представленные суду, одинаково ставят в тупик и обвинение, и защиту.

Непоколебимый защитник монархии — и опасный вольнодумец, дерзко указывающий помазанникам божьим на власть единственного подлинного Величества — Закона. Искушенный, не раз осыпанный высочайшими милостями царедворец, верховный сановник королевства, он — постоянный защитник ремесленников. Личный друг-наперсник монарха, частый исполнитель самых деликатных его дипломатических поручений — и упрямый оппонент короля в том, что сегодня называют «свободой совести». В неизбежном конфликте истины (как понимал ее для себя Мор) и монаршей воли он выбрал первую, пойдя ради нее на плаху…

Не эта ли взрывоопасная смесь пуританского преклонения перед авторитетом — и свободомыслия, наивной мечты о счастье и справедливости для всех, вырвалась на волю в виде сокрушающей преграды тоненькой книжечки под названием «Утопия»?

Издательская ее судьба известна до мельчайших деталей.

В мае 1516 года королевский сановник Мор был послан с деликатной дипломатической миссией во Францию. Однако с большим рвением туда стремился мыслитель-гуманист Мор: во Франции его ожидала встреча со старым другом — Эразмом из Роттердама, посвятившим англичанину свои самые знаменитые трактаты (в одном из писем он без тени лести, а тем паче иронии восклицал: «Создавала ли природа когда-либо что-нибудь более светлое, достойное любви, чем гений Томаса Мора?» В излишнем благодушии и приверженности «сантиментам» автора «Похвального слова глупости» трудно заподозрить…)

Летом того же года состоялся и писатель Томас Мор.

Сам-то себя он именно писателем и числил в первую очередь! Хотя его литературное наследие невелико, трудно переоценить влияние, оказанное лордом-канцлером на английскую словесность. Его миниатюрные комедии и едкие памфлеты предвосхитили Свифта, а жизнеописание «История Рима» — самого Шекспира… И все же имя Томаса Мора обессмертила — и открыла дорогу целой новой литературе — та скромная книга, что вышла летом 1516 года на латыни в бельгийском городе Лувене.

Пора сообщить ее оригинальное название: «Весьма полезная, а также и занимательная книжечка о наилучшем устройстве государства и о новом острове Утопия мужа известнейшего и красноречивейшего Томаса Мора, гражданина и шерифа славного города Лондона». Под своим кратким именем она известна сегодня во всех уголках земли.

Первое издание «Утопии» ныне — библиографический раритет, специалистам известны всего четыре экземпляра (как какой-нибудь однопенсовой «Британской Гвианы», предмета вожделений филателистов во всем мире!), один из которых находится в нашей стране, в библиотеке теперь уже бывшего Института марксизма-ленинизма. А рукопись книги не сохранилась.

Вслед за первым сразу же появляется второе издание, оно выходит у парижского книготорговца Жиля де Гурмона. Потом еще и еще… О степени читательской популярности «Утопии» можно судить по той спешке, с которой книгу «пекли» типографии всей Европы: ошибок в парижском издании наделали не меньше, чем в оригинальном лувенском. Зато на родине автора и на его родном языке книга увидела свет только в 1551 году, когда самого Мора уже 16 лет как не было в живых.

В Россию «Утопия» была занесена В.К. Тредьяковским, который в своем переводе «Римской истории» Роллена стихами упомянул произведение некоего «Фомы Мория Англичанина», коего переводчик именует «славным и мудрым человеком». Первое издание на русском языке датировано 1789 годом, и теперь книга называлась «Картина всевозможного лучшего правления, или Утопия. Сочинение Томаса Мориса, канцлера Аглинского, в двух книгах. Переведена с аглинского на французский г. Руссо, а с французского на российский».

Стоит, видимо, отметить еще одно русское издание «Утопии» — 1918 года. Издание Петроградского совета рабочих и красноармейских депутатов… Почему сразу же после революции поспешили переиздать сочинение английского автора XVI века, ясно: не случайно в гербе моровской Утопии — серп, молот и колосья!

Но еще более занятна история оценок «Утопии». На протяжении долгих столетий ее как только не трактовали: утопия либеральная, католическая, тоталитарная… Считали книгу простой шуткой, анекдотом, чистой игрой ума (да чего и ждать было от переводчика Лукиана и приятеля Эразма!) А то, наоборот, видели в книге конкретный политический план «всеобщего исправления нравов», скрупулезную разработку государственного мужа, аскета, а впоследствии еще и мученика!

Однако время все расставило на свои места. И за сочинением Мора прочно закрепился титул утопии коммунистической.

К тому были все основания. Сам лидер немецких социал-демократов Карл Каутский признавал, что «у преддверия социализма стоят два мощных бойца — Томас Мор и Томас Мюнцер». Он же назвал Мора «первым коммунистом» — куда уж определеннее!

И все же ворох недоразумений, споров, взаимных претензий и упреков, налипших за столетия на многострадальную книгу, как ракушки на потонувшую галеру, так или иначе связаны с ответом на жгучий вопрос: что именно изобразил английский писатель? Социализм? Коммунизм? И в какой мере присущи и первому, и второму те безусловно неприятные черты, которые бросаются в глаза даже при поверхностном чтении «Утопии»?

…Сдается мне, современные «прокуроры» просто не дочитали книгу до конца. Потому-то и застыл в их стальных обличающих глазах один только унылый план приведения мира к «счастливой» в своем единообразии казарме… А может, взгляд их только скользнул по последним строчкам, в которых автор высказывает свое отношение к тому, что услышал от случайного собеседника об Утопии: «Я не могу согласиться со всем, что рассказал этот человек, во всяком случае, и бесспорно образованный, и очень опытный в понимании человечества, но с другой стороны, я охотно признаю, что в утопийской республике имеется очень много такого, чего я более желаю в наших государствах, нежели ожидаю».

Желать и ожидать — разница принципиальная. По Томасу Мору, Утопия означает место, которого нет, а вовсе не мифическое не наступившее время. Выбор координат подчеркивает сокровенное отношение к его сочинению: «пространственную» координату выбрал он сам, художник и визионер; за «временную» охотнее схватится социальный реформатор, революционер, политик.

Между прочим, как раз Маркс с Энгельсом, вопреки расхожему мнению, к ранним утопиям относились без особого пиетета. По поводу социально-экономических выкладок утопистов они еще могли подискутировать, но итог подвели одной уничтожающей формулировкой: утопическая литература, проповедующая всеобщий аскетизм и уравниловку, «по своему содержанию неизбежно является реакционной».

Тоже неплохо бы подшить в дело…

Однако выслушаем сначала обвинение, чьи позиции в последнее время обрели новую силу.

Трудно опровергнуть главную улику, представленную суду: утопическое общество построено совсем не для человеков, личности ему просто не требуются — зато нужны в избытке пресловутые «винтики». Поощряются только лояльность и послушание; к таким качествам, как самостоятельность и разнообразие — взглядов, позиций и поступков, в государстве всеобщего стандарта (понимаемого как «равенство») относятся с нескрываемой подозрительностью…

Итак, что же — мир-тюрьма, пусть и образцовая? А как иначе охарактеризовать общество, в котором регламентировано абсолютно все — от того, какую носить одежду, до выбора убеждений, точнее, убеждения? Адвокаты немедленно подают реплику: это все же шаг вперед по сравнению со свободой умирать от голода. Или, как заметил один из современных критиков, шаг «скорее в сторону — от вековой мечты об истинно человеческом сообществе».

Однако обратимся к материалам дела.

Утопия — религиозная страна, в ней действует право каждого на свободу отправления культа, однако специально оговорено, что право учить детей и подростков оставлено лишь… правоверным (поскольку одна религия на острове «более равная», нежели остальные). Во главе государства стоит князь, и «должность его несменяема в течение всей жизни, если этому не помешает подозрение в стремлении к тирании», — слабоватая, что и говорить, гарантия… Благосостояние Утопии основано в значительной мере на рабском труде (в рабов обращают военнопленных, ибо «идеальное государство» ведет войны, и отнюдь не только освободительные).

Все жители Утопии носят одежду одного цвета и фасона. На острове множество городов, но все они на одно лицо, и если утопиец надумает попутешествовать по родной стране, он должен предварительно испросить разрешение. Работа не выматывающая, но и не особенно творческая. Досуг весьма ограничен (запрещены все игры, «кроме двух, похожих на шахматы»). И в довершение — полное отсутствие частной жизни: брак утопийцы рассматривают как средство улучшения породы, и перед свадьбой жениха и невесту приводят обнаженными друг к другу на «смотрины«…

«Беда с утопиями, — писал английский писатель-фантаст и историк научной фантастики Брайн Олдисс, — в том, что они слишком упорядочены. Полностью игнорируется наличие в человеке иррационального начала, а между тем открытие его принадлежит к величайшим научным достижениям последнего столетия. … На земле утопии, боюсь, не найдется места такому явлению, как Шекспир…»

А вот мнение Герберта Уэллса: «Мор ставит разум выше воображения и не в состоянии постичь магические чары золота, используя для пущей убедительности этот благородный металл на сосуды самого грязного назначения; он не имеет ни малейшего понятия о том, например, как приятно посумасбродствовать, или о том, что одеваться все-таки лучше по-разному».

Да, при чтении «Утопии» все время не идет из головы тревожная мысль — в идеальном государстве люди неординарные, творческие как-то не к месту… Подобно градостроителям, все авторы утопий вслед за Мором мечтали об идеале порядка и функциональности. Граждане принимались в расчет в той же мере, что и жители планируемого мегаполиса: от них всего-то требовалось — удачно «вписаться» в генплан.

Но… пора выслушать аргументы защиты. Чем-то же привлекала «Утопия» читателей пять столетий?!

Прежде всего, это не рай лентяев. Если вспомнить, в какое время писалась книга, то хорошо организованное общество, где все обеспечены работой, а сама она не в тягость, мир, где царствует Право, а не Деньги, и основу человеческих взаимоотношений составляет альтруизм, стремление разделить все с ближним, — что ж дурного в подобном проекте? Особенно на взгляд просвещенного европейца XVI века… За реализацию такой мечты не пугала и «плата»: тоталитаризм, нищенский уровень существования…

Есть и другие «отдельные достоинства»: разумные, ясные законы, мудрое правление, прекрасные сады и больницы… Не так мало, если сравнивать с Англией времен Мора, когда ни о какой справедливости и не слыхали, и не только право говорить, но и право молчать — отсутствовало (это подтвердила и дальнейшая судьба самого автора «Утопии»).

Вся первая половина книги посвящена тюдоровской Англии с ее «огораживанием» («овцы поедают людей»), всесилием и бесчинством «верхов» и ужасающей нищетой «низов». Отталкиваясь от того, что есть, писатель мучительно искал, что может быть — не в смысле будущего времени, а скорее в сослагательном наклонении. Составлялось не пророчество, не генеральный план — всего лишь вариант.

Главное, что пионерски решает Мор: устранить раз и навсегда частную собственность; с нею исчезнет из жизни общества и проклятое социальное неравенство… О том, что принесет с собой взамен всеобщая уравниловка, писатель, похоже, не задумывался.

Впрочем, нет: думал и об этом! «Никогда нельзя жить богато там, где все общее. Каким образом может получиться изобилие продуктов, если каждый будет уклоняться от работы, так как его не вынуждает к ней расчет на личную прибыль, а с другой стороны, твердая надежда на чужой труд дает возможность лениться?» Как же эти-то строчки проглядело обвинение, а с ним и все современные критики «Утопии»!

Сравнивая позиции сторон в зале суда, нельзя пройти мимо главного козыря обвинения. Мор как-то не учел, кто же будет строить здание Утопии.

Идеальное общество требовало и идеальных строителей — вот где проект давал трещину! Всякое утопическое произведение, как правило, ясно указывает на лучшие и худшие черты, присущие человеку. Лучшие — это его надежда на будущее и желание сделать общество совершеннее. К худшим (хотел бы в этом ошибиться) относится присутствие в каждом, особенно в утописте, маленького диктатора, который свято уверовал в то, что знает, куда вести народ и как организовать сей несовершенный мир.

После чего остается только поведать несмышленым, сколь дивным будет этот новый мир, и немедленно испросить чрезвычайных полномочий для построения.

За несколько лет до первой публикации «Утопии» другой выдающийся писатель и политический деятель весьма точно сформулировал проблему соотнесения благих пожеланий и конкретных возможностей: «Любой, кто возжелал установить государство и снабдить его законами, должен начать с предположения, что все люди греховны и, более того, готовы высказать свою греховную сущность при первом удобном случае. Но мы должны быть готовы к тому, что время — отец высшей истины, не ударит в грязь лицом и быстренько вытащит все эти грешки на свет божий». Писавший знал, что говорил. Звали его Макиавелли.

Томас Мор был личностью иного склада. И легко нам сегодня укорять его в том, что он чего-то «не досмотрел«… За прошедшие пятьсот лет мы сами многому ли научились? У автора «Утопии» этих полтысячи лет не было.

При желании можно действительно читать «Утопию» Мора как своего рода пособие не только для китайских хунвейбинов, но и для отечественных проповедников военного коммунизма, «экспорта революции«…

Тяжкая, изматывающая судьба выпала на долю этой удивительной книги. Автору же достался жребий воистину трагический.

Английские короли Генрих VII (на заднем плане) и Генрих VIII, сыгравшие заметную роль в жизни Томаса Мора (фрагмент). Ганс Гольбейн

Томаса Мора на эшафот привела не «Утопия». Литературные забавы лорда-канцлера показались королю сущей безделицей по сравнению с иным преступлением. Его подданный посмел сохранить верность папе, отказался приветствовать Реформацию и принести присягу королю как главе новой англиканской церкви!

Объясняется его «упрямство» просто. Будучи человеком веротерпимым, Мор в то же время оставался убежденным гуманистом-непротивленцем, осуждающим насилие резко и бесповоротно. В том числе и революционное. И то, что церковная реформа неизбежно вызовет восстания, массовые недовольства, смуту, искушенный политик понял раньше короля. Аскет и мученик Идеи не позволял себе «играть в политику»; потому поддерживал и тех, кого задевала новая волна «огораживаний», и тех, у кого насильственно изымали церковные и монастырские земли…

Тиран не мог простить принципиальности даже одному своему подданному.

И «правосудие» заработало. Лорда-канцлера по требованию короля обвинили в государственной измене, приговорив к жесточайшей казни. «Влачить по земле через все лондонское Сити и Тайберн, там повесить его так, чтобы он замучился до полусмерти, снять с петли, пока он еще не умер, отрезать половые органы, вспороть живот, вырвать и сжечь внутренности. Затем четвертовать его и прибить по одной четверти его тела над четырьмя воротами Сити, а голову выставить на Лондонском мосту».

Перечитайте еще раз — может быть, после этого, представив тогдашние нравы, пропадет охота ругать «Утопию«…

В день казни узнику принесли известие о монаршем благоволении: описанные выше ужасы заменены на простое отсечение головы. «Избави боже моих друзей от такой милости» — только и молвил упрямец… На плаху он взошел, гордо подняв голову. И прежде чем палач поднял ее, отрубленную, за волосы на всеобщее осмотрение, Мор успел еще произнести фразу, ставшую исторической: «Шея у меня короткая, смотри не промажь».

Так закончил земную жизнь автор первой утопии.

Суд же над его книгой все никак не закончится. Католическая церковь, хотя и с запозданием — только в нашем столетии! — но официально воздала должное вероупрямцу, причислив Томаса Мора к лику святых. И лишь совсем недавно очередное правительство у него на родине рискнуло водрузить в Вестминстерском аббатстве мемориальную доску в честь казненного.

Но приговор 1535 года «за государственную измену» не отменен по сей день.

И все так же — долго, мучительно и с переменным успехом — тянется судебный процесс над Утопией.

И конца ему не видно.

Владимир Гаков



См. также:

Услуги стоматологических клиник по зубному протезированию
Бытовые кондиционеры в современных домах
Услуги сервисных компаний по ремонту стиральных машин
Услуги типографий
Программируемые логические контроллеры и их применение в промышленности
Интернет-магазины мебели
Курсы иностранных языков в Кирове
ПРОЕКТ
осуществляется
при поддержке

Окружной ресурсный центр информационных технологий (ОРЦИТ) СЗОУО г. Москвы Академия повышения квалификации и профессиональной переподготовки работников образования (АПКиППРО) АСКОН - разработчик САПР КОМПАС-3D. Группа компаний. Коломенский государственный педагогический институт (КГПИ) Информационные технологии в образовании. Международная конференция-выставка Издательский дом "СОЛОН-Пресс" Отраслевой фонд алгоритмов и программ ФГНУ "Государственный координационный центр информационных технологий" Еженедельник Издательского дома "1 сентября"  "Информатика" Московский  институт открытого образования (МИОО) Московский городской педагогический университет (МГПУ)
ГЛАВНАЯ
Участие вовсех направлениях олимпиады бесплатное
DOORHAN SLIDING-500 ПРИВОД ДЛЯ ОТКАТНЫХ ВОРОТ DOORHAN SECTIONAL-800PRO ПРИВОД ДЛЯ ГАРАЖНЫХ ВОРОТ 7 900 р уб.

Номинант Примии Рунета 2007

Всероссийский Интернет-педсовет - 2005