Методические материалы, статьи

Космический кубок

Сейчас я вам скажу то, что мне уже не раз довелось говорить, — объявил Дон-Кихот, — а именно: большинство людей держится того мнения, что не было на свете странствующих рыцарей.
М. Сервантес

Среди патриархов новоевропейской науки нет фигуры загадочней, чем Иоганн Кеплер: кажется, он соединил две эпохи не только своими творениями, но и самой своей «эллиптической» личностью.

С одной стороны, Кеплер — профессиональный астролог, фантазер и фантаст, чей стиль мышления (сочетающий математическую педантичность с маньеристской патетикой) был неприемлем как для творцов классической науки, включая Галилея и Ньютона, так и для ее историков, по крайней мере историков классической формации. С другой стороны, именно этот — почти средневековый по стилю мышления — звездочет ввел в современную науку ее основные понятия. Современное, то есть механистическое, понимание силы авторы исторического словаря философии возводят к Кеплеру. Он же, оказывается, ввел в обиход слово «инерция», отличающее нашу физику от всей прежней, а заодно и физическое понятие энергии, не говоря уже о том, что ему принадлежат первые количественные законы астрономии. Кеп-лер — учредитель «физики неба». Это замечательное словосочетание входит в подзаголовок его основного сочинения: «Новая астрономия, основанная на причинах, или физика неба».

Программа «Новой астрономии» сформулирована даже по нашим временам вызывающе. «Моя цель состоит в том, чтобы показать, что небесная машина должна быть похожа не на божественный организм, а скорее на часовой механизм». Это программа перехода от органической картины мира к механической, выполнение которой, как теперь мы знаем, и было конечной целью «первой научно-технической революции». Сам Кеплер, конечно, ее не выполнил, но именно он внес решающий вклад в ее осуществление — начиная с формулировки задачи.

Вызов всей прежней науке заключается уже в самом понятии «физика неба». Вплоть до Кеплера сфера Луны делила космос на две метафизически разнородные части: мир горний и мир дольный, земную юдоль и жизнь вечную. Они во всем различны, а во многом противоположны: и по материи, по форме, и по видам движений — невидимая граница, обозначенная Луной, разделяла мир несовершенных (прямолинейных, преходящих, насильственных) движений от совершенных (круговых, вечных, естественных). Еще Коперник остерегался «приписать небесным телам то, что принадлежит Земле», и о том же напоминал Кеплеру его учитель Местлин, познакомивший его с гелиоцентрической системой. Вот этот тысячелетний запрет и нарушает Кеплер с загадочным воодушевлением.

В первом, еще юношеском своем сочинении (астрономически-приключенческом «Сне») он попытался вообразить, как мы выглядим с Лу-ны, — весьма эксцентрическая по тем временам точка зрения. Ведь именно Луна разделяла те части мира, какие Кеплер решился воссоединить. То, что ему открылось на Земле в лунной перспективе, оказалось настолько ошеломляющим, что оформлению этого виденья в новую картину мира он посвятил всю жизнь, исполненную беспримерного терпения и редкостной страсти.

Название первой его работы гласит: «Предвестник космографических исследований, содержащий тайну мироздания относительно чудесных пропорций между небесными кругами и истинных причин, числа и размеров небесных сфер, а также периодических движений, изложенных с помощью пяти правильных тел Иоганном Кеплером из Вюртемберга, математиком из достославной провинции Штирии. 1597». Сам он называл ее «Misterium Cosmographicum» («Тайна космографии»).

Раскрыть тайну мироздания значило, по Кеплеру, ответить на вопрос, который он сам же себе и поставил — впервые в истории мысли. Почему планет 6, а не 7 или 16, и почему радиусы их орбит такие, а не какие-то иные? Что именно Творец «имел в виду», останавливаясь на шести светилах?

Первый опыт раскрытия этой тайны — попытка выразить целыми числами отношения между радиусами планетных орбит. Когда она не удалась, юный Кеплер действует как опытный физик: постулирует между Меркурием и Венерой, а также Марсом и Юпитером существование еще не открытых планет.

Новая идея озарила Кеплера весной 1595 года, когда, объясняя школярам решение какой-то задачки, он нарисовал на доске равносторонний треугольник вместе с сопряженными с ним окружностями — вписанной и описанной. Вот эти-то концентрические фигуры и стали завязью всех последующих откровений. Размещением планетных орбит теперь управляет закон самой геометрии. На исходном круге строится треугольник, вокруг него снова описывается окружность, ее обнимает квадрат, затем снова окружность и так далее — с чередованием круговых и многоугольных форм.

Следующее озарение, и теперь уже решающее — переход от плоских фигур к правильным многогранникам Платона, собранным в одну концентрическую форму. Это открытие и составило содержание его первой печатной работы.

Тайна космографии раскрыта! «Земля (орбита Земли) есть мера всех орбит. Вокруг нее опишем додекаэдр. Описанная вокруг додекаэдра сфера есть сфера Марса. Вокруг сферы Марса опишем тетраэдр. Описанная вокруг тетраэдра сфера есть сфера Юпитера. Вокруг сферы Юпитера опишем куб. Описанная вокруг тетраэдра сфера есть сфера Сатурна. В сферу Земли вложим икосаэдр. Вписанная в него сфера есть сфера Венеры. В сферу Венеры вложим октаэдр. Вписанная в него сфера есть сфера Меркурия».

Так выглядит первая (похожая на заклинание!) формула новой астрономии — пока еще чисто стереометрическая. Впервые открыто разумное основание для порядка планетных орбит: возможность собрать воедино все платоновы тела — да так, чтобы они связали собой планетные сферы. Мыслимо только 5 платоновых тел, существует только 5 межпланетных пространств, и все они оказываются такими, чтобы все правильные многогранники в них разместились. Неужто такое случайно?

Знаменитый кеплеров «Космический кубок», вправляющий в платоновы тела хрустальные сферы, воплощает эту модель в материи. Самое драгоценное достояние античной геометрии встроено наконец в пифагорейскую астрономию. Теперь Кеплер вправе сказать, что постиг Вселенную так, как если бы создал ее собственными руками. «Я видел одно симметричное тело за другим так точно пригнанными между соответствующими орбитами, что если какой-нибудь крестьянин спросил, какого сорта крюки поддерживают небо так, что оно не падает, тебе будет легко ему ответить».

«Космографическую тайну» Кеплер посылает Галилею и Браге и от обоих получает сочувственные отклики. Вооружившись ими, Кеплер устремляется ко двору вюртембергского герцога Фридриха в надежде получить средства на изготовление в серебре новой модели Вселенной — космического кубка. На полях прошения герцог повелевает изготовить ее поначалу из меди. Но на какие гроши? Астроном начинает вырезать и клеить модель из бумаги, чтобы через неделю неистовой работы бросить и ее.

В непригодности земной материи для выражения небесных гармоний Кеплер должен был окончательно убедиться, не сумев воплотить божественные фигуры, светящиеся в его душе, хотя бы графически. Знаменитое изображение этого кубка из «Космографической тайны», украшающее едва ли не все работы по истории физики, напоминает — если взглянуть на него свежим взглядом — корыто из металлолома. Это изделие, способное навсегда скомпрометировать в глазах непредвзятого человека научное представление о красоте.

Конечно, это был успех, он сделал Кеплеру имя, но успех неполный и отчасти даже сомнительный («славное произведение эрудиции» — отозвался осторожный Местлин о достижении своего питомца), а главное, бьющий мимо основной научной цели. «Космопоэтическая фигура» Кеплера выполнена в античном духе — это статичное изваяние, тогда как в оправдании нуждается динамический образ Земли, летящей в мировом пространстве.

Кеплер и сам назвал свой первый научный труд не вестью о тайне мира, но лишь предвестием. Тайна приоткрыта, из щели сквозит, и поиск гармонии продолжается. «Космический кубок» обеспечивает ему доступ к бесценным наблюдательным данным, собранным в «Небесном замке» Тихо Браге. Кеплер ассистирует большому аристократу и великому астроному по части изучения Марса. Пользуясь этими данными, самыми точными в мире, он намерен отшлифовать новооткрытый космос, ограненный платоновскими фигурами, до эфирного блеска. Надо лишь уточнить, как именно укладываются орбиты планет в очертания Кубка.

Итоги этой работы изложены в главном его сочинении «Новая астрономия, основанная на причинах, или физика неба…» (1606 год). Установлено, что орбита каждой планеты есть эллипс, в одном из фокусов которого расположено Солнце («первый закон Кеплера»), и что площади, заметаемые радиус-векторами планет за равные промежутки времени, остаются постоянными («второй закон Кеплера»).

Это первые количественные законы астрономии, значение которых для становления нашей науки до сих пор не оценено в должной мере. Пытаясь воплотить свою сферику, Кеплер обнаруживает, что орбиты планет — не круги, а их движения неравномерны. И этот первый, качественный еще результат важнее количественного. Ибо он разрушает основания не только всех известных астрономических систем, но и всей предшествующей космологии. Достаточно сказать, что даже такой свободный ум, как Галилей, так и не смог принять законов Кеплера.

Овал — яйцо — эллипс с Солнцем в центре — эллипс с Солнцем в фокусе: вот путь деградации у Кеплера круговой орбиты — помутнения сферической идеи. Поскольку форма орбиты все-таки найдена и подчинена эллиптическому закону, то для науки космос спасен. Но этот успех физики есть полный крах эйдетики: никаким сечением «Космического кубка» эллипсы не получить.

Эллипсы можно вывести только из законов движения. Раньше любое движение нисходило в мир извне, от вращения «примо мобиле». Теперь же Солнце само вращается вокруг себя, и эту свою движущую силу оно расточает вокруг себя «так же,- говорит Кеплер, — как Бог Отец творит Святым Духом или силой Святого Духа». Но почему же столь совершенное движение порождает в планетах эллипсы? Вот здесь-то Кеплер и возводит на небеса земную механику, изменяя сам строй физической мысли. Очистив небо от языческих «душ», он тут же заселяет его механизмами. Излучение Солнца, в котором он поначалу распознавал реальность Духа Святого, он сопоставляет теперь с действием рычага, а Бога-Отца связывает с образами токарного станка и часового механизма, гирей примеряясь к Троице.

Но ни одна из этих моделей не прояснила эллиптичности новых небес. Если содержание «Космографической тайны» Кеплер брался объяснить «любому крестьянину», то смысл открытий «Новой астрономии» оставался неясным ему самому. Он видит, что триумф астрономии отдаляет его от гармонии. В самый разгар работы с эллипсами он тоскует: «Если бы Господь Бог избавил меня от астрономии, дабы я мог сосредоточить все свои помыслы на работе о гармонии мира».


2. Геометрия души. Судьба, схваченная за горло

…Не менее достойны удивления случаи, до которых люди доходят в познании небесных вещей, чем сама природа этих вещей.
И. Кеплер

Установив для неба законы земли, учредив первые законы геометрической оптики, заложив или, как ныне предпочитают выражаться, «предвосхитив» основы дифференциального исчисления в «Новой стереометрии винных бочек» и основания кристаллографии в трактате «О снежинке», Кеплер упорно шел к «Гармонии мира».

Теперь его проект — динамический, а главное — музыкальный, то есть собственно «гармонический». Астроном постулирует, что из всех возможных параметров подвижного космоса, связывающих движение планет, Бог выбрал такие, какие соответствуют музыкальным интервалам. Идея не нова, но только Кеплер решился ее просчитать в надежде вывести из нее законы астрономии. На этот раз он прямо выводит их из устройства души, полагая, что та «движется по тем же законам, по которым доходит до ее обиталища свет от окружающих ее светил небесных».

Какие же из бесконечного множества возможных сочетаний лучей душа воспринимает как музыкальные? Кеплер постулирует, что «действенный» угол между световыми лучами соответствует либо правильным многоугольникам, сплошь покрывающим площадь, либо звездообразным фигурам, порожденным правильными многогранниками. Эти углы он представляет, с одной стороны, как разбиения окружности, а с другой — как интервалы звукоряда. И он решает эту грандиозную (по количеству вычислений) задачу, получив 7 гармонических интервалов. «Эти 7 делений струны я нашел, сначала руководствуясь слухом… в пределах одной октавы, и лишь затем не без труда вывел… из глубочайших оснований геометрии».

Первый вариант «Гармонии мира геометрической, архитектонической, гармонической, психологической, астрономической с приложением, содержащим космографическую тайну, в пяти книгах» закончен в 1618 году.

В предисловии к последней книге автор сообщает: «То, о чем я догадывался 25 лет назад, … то, что я обещал своим друзьям, выбрав заглавие этой книги еще до того, как сам предмет стал мне ясен, то, что побудило меня посвятить лучшую часть жизни астрономическим изысканиям, я наконец вынес на суд.

Ныне, после того как взошло яркое солнце чудесного зрелища, ничто не может остановить меня… Я исповедуюсь открыто… Если вы простите меня, я буду рад. Если вы осудите меня, я снесу это. Жребий брошен. Я написал книгу либо для современников, либо для потомков; для кого именно — мне безразлично. Пусть книга ждет сотни лет своего читателя: ждал же сам Бог 6000 лет, пока явился свидетель».

Потрясающее, быть может, единственное в истории свидетельство научной гордыни. Ты ждал от сотворения мира своего свидетеля, и вот он, вот он я — Иоганн Кеплер!

Именно здесь и содержится «единственный листок», принятый классической механикой из кеплеровой универсальной гармонии. «…Однако совершенно достоверно и точно установлено, что пропорции между периодами обращения любых двух планет составляют ровно полторы пропорции их средних расстояний». Это «закон 2/3», «полуторный закон» или «3-й закон Кеплера». Ньютон использует его при выводе закона всемирного тяготения, даже не называя Кеплера и именуя его просто «явлением 2/3».

«Таким образом, небесные движения суть не что иное, как ни на миг не прекращающаяся многоголосая музыка (воспринимаемая не слухом, но разумом)».

Это итог, вершина жизни. Тот факт, что эта музыка не слышна, Кеплера не смущает. Ведь понимаем же мы заявление М. Планка, что в потоке умственного света, открывающегося взору физика, глаз человеческий почти что слеп. Не кеплерову ли гармонию имел в виду Вернадский, определяя нашу земную, слышную музыку как «космос, проходящий сквозь сознание живого существа»?

Борьба ежедневно ведется на два фронта, и на обоих с полной самоотдачей. Один — мучительный, почти невыносимый «быт» всегда нищего и всегда многодетного «математика достославной провинции Штирии». Другой — почти безнадежно запутанный мир вычислений, никак не сходящийся к «фигурам, светящимся в душе». Но именно «напряженные, непрестанные и кипучие размышления» — опора и остов всей его жизни.

Спрашивается, что может узнать о «причинах» устроения этого безмерного солярно-планетарно-астрального мира, этой бездны бездн, данной ему в подслеповатом опыте лишь холодным мерцанием ночного пространства, о причинах, о которых к тому же ему братски советуют не вопрошать, человек, которому совершенно не ясны причины перманентной недоплаты жалованья, депрессии жены, нелепой смерти детей, обвинения матери в колдовстве, тупости единоверцев, а также основания, по каким проваливаются все его космические прожекты? Ведь создавая «физику небес», Кеплер намерен объяснить жизнь неба именно этими земными законами.

Чем впечатляет жизнь Кеплера, так своей цельностью. Он сам узнавал руку провидения в том, что из всех планет у Тихо Браге ему достался именно Марс — самый «эллиптичный». Но он не мог знать того, что открыли недавно историки науки, рискнувшие — во всеоружии вычислительной техники — проверить шаг за шагом его неимоверные по трудоемкости вычисления. (Одна попытка примерить Марсу яйцевидную форму стоила ему более года вычислительной работы.) Они обнаружили, что при выводе обоих законов «Новой астрономии» Кеплер допускал ошибки, какие разрушили бы все его построения, если бы затем он не ошибся снова и притом в точности таким образом, чтобы компенсировать исходную погрешность. Так выглядит, выразился бы Бетховен, судьба, схваченная за горло!

Так выглядит, сказал бы Кеплер, мировая гармония.

Сам он уподоблял свое движение от «Мистерии» к «Гармонии» странствию аргонавтов за золотым руном. Мы, напротив, находим в ней сходство с работой платонова демиурга. Но можно вспомнить и о Данте с его великой «Комедией»: вся жизнь Кеплера, ведомая виденьем «Сна», — это восхождение к свету, и цитированные только что слова «Гармонии» свидетельствуют, что математик провинции Штирии уже в Раю. Уже не важно, какое там на дворе тысячелетие. Неужто седьмое?


3. Шлем Мамбрина

И это было необычайно предусмотрительно со стороны покровительствующего мне чародея — сделать так, чтобы самый настоящий, доподлинный шлем Мамбрина все принимали за таз.
М. Сервантес

Но можем ли мы разделить кеплерово блаженство? Его гармония подобна красотам Дульцинеи Тобосской (никто из его современников ее не расслышал), а его небесная физика — науке странствующего рыцарства, которая, по словам рыцаря Ламанчского, «так же хороша, как наука поэзии, и даже немножко лучше». Это гармония предчувствий, сбывающихся вопреки наличным фактам и знаниям. Колумб открыл Америку потому, что она преградила ему путь к райской Индии; Кеплер открыл законы астрономии на пути к гармонии сфер.

Гармонии «закона 2/3» не слышим и мы. Зато можем еще раз всмотреться в ее зримый образ — в «Космический кубок». Ведь перед нами символ — новая, научно-техническая чаша Грааля. Небо в материале земли.

Выступая от лица гуманитариев против засилья математизированного «здравого смысла», Владимир Набоков в свое время констатировал, что умозрительная сеть, наброшенная на мир физикой, срослась с ним — из внешней стала внутренней. Вряд ли можно найти к этому тезису более выразительную иллюстрацию, чем «Кубок» Кеплера. Именно о таком познании было сказано: мы находим в мире только то, что сами вносим в него, чтобы сделать его понятным.

Нам представляют модель планетарной системы. Но — вглядываемся мы — а где же планеты? Невидимые по своей малости, они представлены сферами. Но «сфер мира» тоже не видно — во всей красе нам представляют только многоугольные «скрепы ума»: крюки, что держат «умное» небо. Объект созерцания полностью растворился в ментальных структурах — каркасах, смахивающих по виду на изделия заурядного слесаря.

Этот шедевр механики, воздвигаемый на развалинах античного космоса, — лучший исторический образчик «отвлеченных начал». И если в «Космическом кубке» видеть только это корыто, разумеется, ничего, кроме «общего содрогания тела», в гуманитарии он пробудить не сможет. Но гуманитарию надо напомнить, что он смонтирован астрономом для тех, кто не умеет видеть формул: это уступка безумца «здравому смыслу», дар восторженного созерцателя подслеповатому деятелю. Это попытка предъявить небесный порядок и строй «любому крестьянину».

В своих исканиях «гармонии мира» Кеплер не был одинок, он знал, что найдет читателя, как раз потому, что канун религиозных войн все более отдалял людей от гармонии. В предисловии он писал: «О если бы эти Небесные гармонии могли восстановить гармонию в церкви и государстве! Бог, как врач, теперь режет и прижигает, чтобы излечить несчастного больного. Но сам больной, в бреду горячки, не видит в этом блага. Так пусть же созвучие мировых систем служит нам образцом согласия». С той же целью писалась, по слову Сергия Радонежского, и рублевская «Троица»: дабы ее созерцанием одолеть ненавистную рознь мира сего.

Сам замысел «Гармонии мира» говорит о том, что музыку сфер Кеплер уже слышал. Нельзя же положить жизнь в свидетельствование того, чего нет в живом опыте. Призывая нас в свидетели мировой гармонии, он скорее делился ее опытом, чем удостоверялся в нем.

Кеплер разделял традиционное понимание истины как слияния вещи с интеллектом: «Познавать — значит сопоставлять воспринятое извне с внутренними идеями и выносить суждение о том, насколько они совпадают». Идеи, посредством которых каждый человек изначально, «сам по себе знает, что такое прямая и окружность», Кеплер называет архетипами. При встрече со своими предметами архетипы «начинают светиться в душе», и человек словно пробуждается.

По Кеплеру, архетипы образуют систему, увенчанную Троицей. А фундаментальному объекту подобает фундаментальный архетип: «Образ триединого Бога есть сферическая поверхность, а именно: Бог-Отец в центре, Бог-Сын — на поверхности и Святой Дух — в симметричном отношении между центром и описанной вокруг него сферической поверхностью». Движение от центра к периферии символизирует творение, руководимое Св. Духом, — принципом симметрии. А человек — это плоское (плотское) сечение божественной сферы, образующее окружность.

Чтобы оценить своеобразие такой «Троицы», следовало бы поставить подсвеченный хрустальный шар, схваченный сияющими обручами, рядом с одноименными творениями Мазаччо или Рублева. Такие модели совершенно чужды Галилею, Декарту, Спинозе, Ньютону — это последняя вспышка сферической мысли, в коей жертвенно сгорает сама сферика, озаряя «законом 2/3» внутреннее пространство декартова куба. Далее физика будет работать только с картинками «локального» действия. Образы сиятельных центрально-симметричных сущностей возродятся в ней только с открытием структурности атома.

Подводя итог своим исканиям, Кеплер писал, что все его достижения вдохновлены «Misterium Cosmographicum» с его «Космическим кубком»: «Мне самому, в течение вот уже 25 лет работающему над преобразованием астрономии, главы этой книжки не раз освещали путь. Почти все астрономические труды, которые я опубликовал за это время, берут свое начало в той или иной главе моей первой работы…»

Неизменные провалы, какими завершались все попытки Кеплера удостовериться в реальности «Кубка», так и не заставили астронома от него отречься. Символ, в принципе, защищен от опытного опровержения: он поверяется иным опытом. Каким? Вольфганг Паули, глубоко продумавший архетипы Кеплера, полагал, что на самом деле тот всю жизнь работал — и в высшей степени продуктивно — с символом, который на Востоке называют мандалой. Так называют магическую диаграмму, символически связывающую землю с небом. По мнению Паули, именно «кеплеров символ олицетворяет установку, из которой возникло современное естествознание». Это очень сильное утверждение, но оно разделяется и В. Гейзенбергом.

«Гармонический» символ Кеплера существенно отличается от геометрического: в его центре находится тело уже не Солнца, а человека. Но что это значит?

Мандала считается символом духовной концентрации — интроверсии. А Паули усматривает в «сфере» Кеплера символ духовной экспансии. «От некоторого внутреннего центра душа движется вовне (в смысле экстраверсии) к материальному миру, в котором, по предположению, все процессы представляют собой нечто автоматическое». Так выполняет ли она функции мандалы?

Для буддиста мандала — предмет медитации, то есть средство приведения себя в искомую психологическую форму, скажем, в состояние всецелой собранности; внешнее совершенство предмета ритуал переводит во внутреннее состояние человека. Мандала — предметный образ чаемого внутреннего совершенства (искомой «гармонии»), аналог моленного образа — иконы. А для Кеплера сфера — средство познания. Его медитация — это поиск мандалы в телесном мире. Здесь она — образ чаемого состояния внешнего мира, прообразом коего служит строй души.

Но этот символ души отличается и от платонова. Душа Платона, простираясь до неба, сама в себе вращаясь, окутывала небо извне. У Кеплера же «душа окружена телом и скрывается в нем, коренясь в его незыблемой точке, откуда являет себя остальному телу». Кроме того, она движется прямолинейно: не вращается, а лучится. Стало быть, Кеплер обживает место демиурга, если не христианского Творца.

И таков метод не только Кеплера. Идея тварности Вселенной — решающая в становлении всей новой физики. Только она гарантировала первым людям науки познаваемость мира, сделав мир мыслимым.

В самом деле, откуда следует, что эта кромешная «тьма вещей» вообще может стать осмысленной, если не знать, что однажды она уже мыслилась? Если бы первые люди науки не видели мир сплошь тварным, если бы они не понимали его как высочайшее произведение божественного искусства, мы не знали бы математической физики. Ибо ее создатели не имели другого доступа к разумным основаниям Вселенной, кроме проникновения в ее творческий смысл.

Самые глубокие из прозрений физиков стали ответом на вопрос: как я устроил бы этот занятный предмет, будь я на месте Творца? Что же, Всевышний может уступить мне свое место? Отцов науки этот вопрос не смущал. Математическое доказательство обязательно и для Бога, вразумлял теологов Галилей. Кеплер отвечал еще более просто: мой Бог — это Бог, «которого я могу распознать при созерцании Вселенной, как если бы она была создана моими собственными руками». Значит, это Бог почти самодельный: существо, каким человек ощущает себя в минуту наивысшего напряжения всех своих сил и способностей. Мир божий таков, каким видит его человек, вслушивающийся в свои глубины. «Чудо», какому не перестает изумляться ученый, и состоит в том, что законы, найденные углублением в себя, сбываются во внешнем мире.

Вячеслав Шевченко

ПРОЕКТ
осуществляется
при поддержке

Окружной ресурсный центр информационных технологий (ОРЦИТ) СЗОУО г. Москвы Академия повышения квалификации и профессиональной переподготовки работников образования (АПКиППРО) АСКОН - разработчик САПР КОМПАС-3D. Группа компаний. Коломенский государственный педагогический институт (КГПИ) Информационные технологии в образовании. Международная конференция-выставка Издательский дом "СОЛОН-Пресс" Отраслевой фонд алгоритмов и программ ФГНУ "Государственный координационный центр информационных технологий" Еженедельник Издательского дома "1 сентября"  "Информатика" Московский  институт открытого образования (МИОО) Московский городской педагогический университет (МГПУ)
ГЛАВНАЯ
Участие вовсех направлениях олимпиады бесплатное
строительство ангаров Эллинги для дирижаблей. Одним из основных типов быстровозводимых зданий и каркасно-тентовых укрытий, комплексную поставку которых осуществляет Инжиниринговая компания «Конструкционные технологии», являются быстровозводимые ангары под технику. Вот лишь немногие варианты применения быстровозводимых конструкций для укрытия техники:

Номинант Примии Рунета 2007

Всероссийский Интернет-педсовет - 2005