Где твой ваучер?
Продолжаем публиковать беседы с бывшим министром экономики России, известным ученым Евгением Григорьевичем Ясиным об истории российской постсоветской экономики.
Разговор ведет корреспондент радио «Эхо Москвы» Ольга Бычкова.
О. Бычкова: В российских реформах были три ключевые точки: либерализация, финансовая стабилизация и приватизация. О первых двух вы уже говорили, и сейчас переходим к одной из самых острых и скандальных к приватизации. Конечно, это был один из самых революционных шагов в России, где к началу 90-х никакой частной собственности не было уже несколько десятилетий.
Е. Ясин: Помните, как в последнем Верховном Совете РСФСР депутат Челноков пытался бить ваучером по лицу Чубайса, выражая свое возмущение тем, что российских граждан ограбили? Такое общее убеждение, что действительно ограбили, живо до сих пор, и здесь нужно бы внести некоторую ясность.
Вообще-то реформы у нас начались тогда, когда еще в годы перестройки был принят закон о кооперации и следом союзный закон об аренде. Каждый из них, по существу, открыл дорогу реальной приватизации. Кооперация породила, на самом деле, частный бизнес, запрещенный в России. Частный бизнес стал расти прежде всего рядом с государственными предприятиями, паразитируя на их ресурсах. Об этом в свое время очень много писали. В открытую купить предприятие еще было нельзя, но захватить его финансовые потоки, сырье, использовать оборудование, делясь с руководителями, было возможно. И это уже была реальная, но весьма неупорядоченная, незаконная приватизация. Шла она так: кто-то на этом деле наживался, а все окружающие стояли рядом и кипели от возмущения.
Закон об аренде вроде бы упорядочил ситуацию, потому что теперь государственное предприятие можно было сдать в аренду. Арендатором чаще всего, чтобы никому не было обидно, предлагали сделать трудовой коллектив. Во многом на все эти ухищрения приходилось идти потому, что до 1992 года понятие государственной собственности оставалось священной коровой, табу, величайшим завоеванием социализма, на которое нельзя было покушаться. Вот мы и придумывали разные способы, чтобы ввести частного собственника как более рачительного хозяина, не снимая лозунга, что это государственное предприятие.
В принципе, по крайней мере по названию, это была общенародная собственность, к которой имели отношение не только директора, не только рядом ходящие коммерсанты, но и рабочие этих предприятий и, самое главное, другие граждане России. Между тем эту общенародную собственность растаскивали прямо на глазах. В 1991 году было решено каким-то образом ввести этот поток в законное русло так, чтобы остановить это безобразие. Было ясно, что все равно приватизация неизбежна, если мы уж решили идти в рыночную экономику, но как ее проводить, было не ясно. Об этом спорили порой очень интересно.
Помню, летом 1990 года, оказавшись вместе в командировке, мы долго говорили об этом с Петром Авеном, нынешним президентом «Альфа-банка», а тогда просто старшим научным сотрудником. Был один вариант, западный: государство продолжает заниматься предприятиями, готовит их к продаже. Для каждого завода составляется специальная комиссия, она изучает состояние дел, затем готовится специальная программа, вкладываются средства для того, чтобы подготовить предприятие к продаже, и через какое-то время, один три года, оно продается по высокой цене, которая сложилась к этому времени на рынке. Именно так действовала Маргарет Тэтчер в Великобритании, когда там приватизировали угольную промышленность. То есть вариант проверенный, опробованный другими.
Однако у нас в то время не было никакого рынка капитала, и потому на рынке невозможно было оценить никакое предприятие. Все цифры его стоимости шли из баланса, то есть были совершенно условными, потому что они отражали только затраты на оборудование, здания и т.д. А раз все приходилось бы начинать с нуля, на такую приватизацию понадобилось бы лет тридцать, и то если бы хватило людей на все эти комиссии, а их не было. Так что все это становилось совершенно нереальным, тем более что за это время директора и другие хозяйственники найдут возможность захватить самые лакомые куски, ждать никто не будет.
А другой вариант то, что я называю «восточной моделью», что было реализовано в Чехии, в России и в Литве: чековая приватизация. Впервые она была предложена нашим российским ученым Виталием Аркадьевичем Найшулем, который теперь от своей идеи как бы отрекается «я тут не очень виноват, это так все потом извратили». Но в 1994 году я читал напечатанную на машинке его книжку, в которой он исходил из следующего: предположим, все наши основные фонды оцениваются в триллион рублей, и у нас 250 миллионов населения. Нарезаем 250 миллионов бумажек этих самых ваучеров, или приватизационных чеков и раздаем всем по штучке. И номинал пишем: триллион, деленный на 250 миллионов. Дальше решается судьба государственной собственности: делаются соответствующие записи, технически это все оформляется
Как ни странно, именно эта на первый взгляд дикая идея была реализована. И у нее были довольно серьезные плюсы. Не так давно Чубайс заявил, что он всегда был противником этих чеков и искал другие способы приватизации так, чтобы государственная собственность попадала сразу в хорошие руки. Но жизнь есть жизнь. Проводить приватизацию нужно было быстро, чтобы не допустить реставрации старых порядков, не продлить существование государственной собственности, которая растаскивалась, создать некий прорыв, за которым мог бы начаться поиск, выявление этих эффективных собственников и т.д.
Еще раз напомню, что и придумано это все было не Чубайсом.
Летом 1991 года Верховный Совет РСФСР принял закон об именных приватизационных чеках, согласно которым каждый гражданин должен был получить соответствующую долю национального богатства.
О. Бычкова: А слово «ваучер», которое стало в результате ругательным, придумал тоже Найшуль?
Е. Ясин: Это некое иностранное слово, обозначающее талон, на который можно получить что-то натуральное. У нас и тогда были, и сейчас стало еще больше людей, которые читают экономическую литературу на английском языке. Они ухватили это слово и принесли.
Была еще отдельная история московской приватизации. Была Лариса Ивановна Пияшева, очень яркая личность, замечательная женщина, несомненно, я думаю, отмеченная в истории российских реформ прекрасной статьей «Чьи пироги пышнее?» в «Новом мире». Статья наделала шуму, и решили этой радикальной либеральной экономистке поручить управление московской приватизацией, начав хотя бы с московской торговли. Первое ее решение заключалось в том, чтобы все магазины отдать трудовым коллективам. В значительной степени эту программу реализовали. Она была поддержана Поповым, потом она была воспринята Лужковым. Я ее какое-то время поддерживал, потому что это было проще всего, а мы считали, что нужно торопиться. А Чубайс воспротивился: во-первых, в московских магазинах ровным счетом ничего не изменится, как там ходили плохо одетые продавщицы, которые привыкли прятать все под прилавок, так и останется. Во-вторых, кроме тех, кто работает, есть масса других людей, которые тоже вправе претендовать на эту общенародную собственность и, возможно, распорядились бы ею много лучше.
С этого начался конфликт между Чубайсом и Лужковым по проблемам приватизации. Ведомство по приватизации, которое Чубайс возглавил поздней осенью 1991 года, решило эту модель не применять, выбрали ваучеры. Только сделали не именные приватизационные чеки, где написано имярек каждого и которые нужно вносить в реестр, а потом без разрешения собственника чека с ним ничего нельзя делать: это значило бы, что все последующие процессы перераспределения собственности резко замедлились, и появления эффективного собственника пришлось бы ждать очень и очень долго. Ваучеры разрешили продавать и покупать. Всеобщее чувство несправедливости, наверное, было связано именно с этим, потому что казалось, что продать можно дорого (сам Чубайс опрометчиво обещал, что потом за вырученные деньги можно будет купить две «Волги»).
И все же это был один из элементов программы, которая позволила провести ее в обстановке гражданского мира по очень простой причине. Каждому из типов участников была обещана доля. 29 процентов всего капитала должно было пойти на ваучеры, которые доставались тем, кто не работает на предприятиях. Для членов трудового коллектива было предусмотрено три вида льгот. Менеджерам, которые и были предполагаемыми эффективными собственниками, тоже дали солидные льготы, они смогли получить по 5 процентов акций приватизируемых предприятий. И наконец, разрешили продавать и покупать чеки это означало, что учли тех предпринимателей, которые могли скупить какую-то долю ваучеров, на них купить акции и стать владельцами этих предприятий. Вот и получилось, что за полтора года две трети российской экономики было приватизировано. Пока мы успели опомниться, мы стали жить в государстве с преобладанием частной собственности.
О. Бычкова: Все-таки почему так вышло, что слово «ваучер» стало словом ругательным? Почему говорят о том, что приватизация прошла несправедливо?
Е. Ясин: Приватизация справедливой не бывает. Мне приходилось на эти темы вести разговоры с французами, они говорили: «Почему у вас так несправедливо? Народ недоволен!» Я им говорил: «Вы, пожалуйста, обратитесь к своей собственной истории, поинтересуйтесь распродажей национальных имуществ после Великой Французской революции 1789 года, какие безобразия там творились, какие состояния были созданы, что такое был настоящий термидор». Термидор это была победа тех, кто присвоил себе самую большую долю национальных имуществ. Затем такого же рода истории проходили в Германии, эпоха грюндерства. Я напомню вам историю огораживания в Англии, напомню гражданскую войну в Америке, то, что происходило в этой стране в то время. К сожалению, устроить рай на земле и сделать так, чтобы дележка собственности (а собственность это то, что больше всего привлекает людей, делает их жадными и лишает их человеческого облика) была абсолютно справедливой, абсолютно чистой, законной, в особенности тогда, когда еще не было отработанного соответствующего законодательства, никому не удавалось. Не удалось это и в нашем случае.
И чисто пропагандистская задача распределить собственность справедливо и эффективно, чтобы все сразу заработало и мы могли получать доходы, которые позволили бы нам купить сразу две «Волги», это, конечно, был большой перегиб. Надо понять одно простое обстоятельство: мы приватизировали средства производства в экономике неэффективной, которая должна была переходить к рынку и которая была в значительной степени неконкурентоспособна на мировом рынке. Предположим, вы брали свои ваучеры и обменивали их на акции своего предприятия, например, машиностроительного предприятия, которое производило станки. В лучшем случае эти станки в небольшом количестве продавались бы за рубеж и зарабатывались бы доллары, которые, конечно, нужно было бы не раздавать владельцам акций, а немедленно отправлять на реконструкцию. Но таких заводов было большинство. Только меньшая часть нашей экономики компании, которые добывали нефть, производили алюминий, черные металлы, объективно была привлекательной, из-за нее началась драка. Люди совершенно не представляли ценности своих акций. Так называемые паевые инвестиционные фонды должны были им помочь. Их за короткий срок, буквально за несколько месяцев, в стране возникло 600 штук. Они, конечно, были частными, они брали ваучеры у граждан, обменивали их на пакеты акций различных приватизируемых предприятий и брали на себя обязательство подобрать такие портфели акций, чтобы люди хоть что-нибудь могли заработать. Идея с этими инвестиционными паевыми фондами была очень хорошей, но в общем и целом она провалилась: как только кончился первый этап приватизации и ваучеры вышли из обращения, практически все эти фонды закрылись. И до сих пор в качестве инвестиционных компаний из них сохранились только единицы. Потому что с ходу овладеть техникой одного из самых изощренных рынков рынка капитала мы просто не могли.
Я хочу еще раз подчеркнуть, что экономика была слабой, находилась в состоянии упадка. В то же время, конечно, надо признать, что ваучеры стали предметом охоты дельцов и спекулянтов, а по-другому предпринимателей. Это был естественный процесс, мы же хотели концентрации собственности в руках людей, которые могли потом организовать хозяйство, производство. Такие люди появились. Не все честные, не все благонамеренные. Они скупали акции и потом их перепродавали, потом они стремились прежде всего приобрести акции тех компаний, которые приносили доходы, я их назвал: нефть, алюминий, металлы, минеральные удобрения и т.д. то, что можно было продать на экспорт. Конечно, они преуспели. Но убеждение многих, что все богатство советской страны досталось немногим, ошибочно. До сих пор социологические исследования показывают: львиная доля акций на предприятиях принадлежит так называемым инсайдерам. Это было через год после начала приватизации, и уже прошло столько лет это так и сейчас. Инсайдер это сотрудник предприятия, член трудового коллектива или его руководитель, менеджер. В России сейчас больше половины всех акций, если брать по числу предприятий, принадлежит именно инсайдерам.
О. Бычкова: Но есть разница: руководитель владеет большим пакетом акций предприятия или они как-то распределены между членами трудового коллектива?
Е. Ясин: Есть, конечно. На разных предприятиях разные варианты. Чаще всего акции распространены между мелкими владельцами, но они между собой организованы по инициативе руководства предприятия, и руководство распоряжается этими акциями, потому что каждый конкретный акционер не знает толком, что делать со всем этим.
Покойный академик Святослав Федоров был большим поклонником народного капитализма, модели, которая и в Америке тоже активно пропагандируется. Это предприятия, которые принадлежат работникам. У нас была такая возможность. Она есть и до сегодняшнего дня, учитывая те обстоятельства, о которых я говорил. Но она не реализуется по одной простой причине: потому что люди не подготовлены к тому, чтобы участвовать в управлении предприятием. Как правило, у них преобладают потребительские интересы, а не интересы инвестирования, перевооружения производства, что до зарезу необходимо нашим предприятиям.
Менеджеры, если захватывают контроль, ведут себя иначе. Но если они не захватывают контроль, то есть контрольный пакет акций, который позволяет им самостоятельно принимать решение, не спрашивая никого, они стараются скорее уводить деньги с предприятия. Есть такое понятие «афилированные» фирмы подставные, на счета которых перечисляется очень часто выручка от реализации продукции. А предприятие может потихонечку погрязать в проблемах, у него нарастают долги, все рассчитывается взаимозачетами и т.д. В то же время тонкой или довольно широкой струйкой его реальные доходы утекают под различными предлогами на счета других фирм. Очень часто как раз менеджеры, руководители, не уверенные в своем контроле над предприятиями, уводят таким образом деньги. Иногда это делается для того, чтобы уйти от налогов, для того, чтобы не платить столько в фонды пенсионные и т.д., а иногда просто деньги кладутся к себе в карман.
О. Бычкова: Но все-таки в результате после почти десятилетия приватизации в России какое сейчас соотношение между государственным и частным сектором в экономике?
Е. Ясин: Государственный сектор, учитывая долю государства в акциях многих других предприятий, составляет примерно треть всех активов. Две трети, даже больше, принадлежит негосударственным владельцам, среди них как раз находятся все эти инсайдеры и оффсайдеры, то есть сторонние инвесторы. В том числе довольно много иностранцев. Примерно процентов двадцать активов принадлежит иностранцам. Затем это банки, предприятия-поставщики. Вот основные типы владельцев акций, характерные сегодня для распределения собственности в Российской Федерации.