Методические материалы, статьи

Научная диаспора: проблемы и решения

Из выступления члена-корреспондента РАН, директора Института теоретической и экспериментальной биофизики РАН Генриха Иваницкого.

Пущинский научный центр состоит из десяти научно-исследовательских институтов, входящих в состав Российской академии наук, а также включает в себя Пущинский госуниверситет. Спектр фундаментальных и прикладных исследований широк, но сосредоточен в основном в области физико-химической биологии, специалисты которой весьма востребованы во всем мире.

С 1987 по 2002 год из Пущино уехали свыше 500 наиболее перспективных и активных научных сотрудников. Многие из них сегодня занимают в зарубежных университетах и фирмах высокие должности. Свыше 200 сотрудников ушли из науки в коммерческие фирмы. Последствия «утечки мозгов» трудно подсчитать в рублях, но счет идет на миллиарды. Это ведет к ослаблению научного потенциала страны, распаду научных школ, свертыванию фундаментальных исследований. Из-за отсутствия жилья приток молодых не восполняет потерь за счет миграции. Города науки в силу малочисленности населения весьма чувствительны к внешним социальным условиям. Я постараюсь на примере Пущина рассказать об изменении и исследовании механизмов, влияющих на возрастной состав научных сотрудников, представить кинетику изменения и причины, ее вызывающие, а также рассказать о специальной программе, в рамках которой есть раздел «Плюс диаспора».

Я по своей генетической природе отношусь к прагматикам, поэтому для меня диаспора не объект исследования, а средство в решении конкретных задач. И здесь не надо питать иллюзий, потому что роль диаспоры — это всего лишь фрагмент в очень большой проблеме. Главный вопрос: куда пойдет Россия и как будет развиваться у нас наука?

За свою жизнь мне пришлось трижды проходить путь от идеи до наукоемкого продукта, и каждый раз не благодаря государству, а вопреки. Например, создание газотранспортного перфторуглеродного кровезаменителя перфторан. Замечу, что американская наука (будем считать, что это самый высший уровень науки на сегодняшний день) не имеет газотранспортных кровезаменителей. После трагедии 11 сентября 2001 года в Нью-Йорке правительство США пришло к выводу, что необходимо форсировать работы по их созданию. Несколько сотрудников из России, в том числе и из нашего института, были приглашены фирмой Alliance Pharmaceutical и работают в Силиконовой долине, в Сан-Диего, тем не менее американский препарат пока не получается. Я думаю, что ничего здесь странного нет, просто в любой области определенные страны, относясь серьезно к работе, могут получить существенные достижения и опередить зарубежных партнеров.

Обидно, что сейчас толковые и энергичные люди уезжают из России в Америку и другие страны. Решить эту проблему очень просто. Измените потенциал, сделайте зарплаты научных сотрудников здесь в 1,5-2 раза больше, чем в Америке, и все будет происходить наоборот, к нам поедут. Однако наша экономика в данный момент не позволяет это сделать.

Статистика — это наука глупая и как всегда несет в себе мало правды. Когда говорят, что уехали из России 60 тысяч, 20 тысяч или 10 тысяч, то это никакой роли не играет. Важно другое — достаточно уехать одному человеку, как целое научное направление может исчезнуть. Научные сотрудники — штучный «товар», и к ним должно быть дифференцированное и бережное отношение.

Если говорить о проблеме диаспоры, то эта проблема имеет свои особенности на разных уровнях. При комплексном подходе можно выделить пять уровней, где решения проблемы будут различаться.

Если мы берем геополитический уровень, то чем больше уезжает, тем лучше. Без единого выстрела русская культура распространилась по всему миру. Почти во всех странах есть русские общины.

Если наша страна должна развиваться по пути создания наукоемких технологий и конкурентных продуктов, то надо ответить на вопрос: что делать для формирования такого пути? Решение должно быть принято на государственном уровне. Поясню, почему это так. Для решения любой научной проблемы и создания наукоемкой технологии необходима концентрация достаточно толковых людей, потому что все научные решения связаны с кооперативным эффектом. В связи с «утечкой умов» происходит разжижение научных коллективов. Для страны, выбравшей путь создания наукоемких технологий, – это катастрофа. Понимает это правительство или не понимает, пока сказать сложно. На словах вроде бы понятие есть, а фактически пока делается очень мало.

Теперь региональный уровень, скажем, уровень Московской области. Нашей области в каком-то смысле повезло, а в каком-то — нет. 28 научных центров на ее территории — это обуза, если бы регион финансировал их только из своего бюджета. С региональным уровнем тесно связан муниципальный уровень и даже уровень отдельного учреждения. Но на каждом из этих уровней встают свои проблемы и свои решения. К ним я еще вернусь.

В 50-х годах, в период «холодной войны», встала задача вывести научный потенциал из Москвы. Таким образом возникли города науки, в том числе и наш биологический центр, Троицк, Протвино и так далее. Я в 39 лет стал директором центра и задал тогда вопрос в отделе науки ЦК КПСС: «А что будет с центрами через 25 лет? Ведь они все постареют и синхронно умрут». Мне сказали: «Не ломай голову над этим, решай научные задачи, через 25 лет мы вам поможем». Теперь и ЦК КПСС нет, и инструкторов нет, и спросить не с кого, а мы имеем весьма сложные граничные условия, в которых приходится выживать наукоградам.

Еще в 1979 году мы пытались сделать прогноз, что будет с Пущинским научным центром через 10-15 лет в демографическом плане. Надо сказать, что все молодые города, которые возникали в Московской области, формировались из человеческой популяции с разбросом по возрастам в 5-7 лет. Пожилые научные сотрудники (академики), которым было тогда по 60-70 лет, составляли ничтожный процент. Их были единицы. Остальные — это выпускники Физтеха, МГУ и других вузов — были в возрасте 25-30 лет. Они, как пионеры, приехали на определенное место, все одновременно начали стариться. Мы рассмотрели все сценарии и пришли к выводу, что научные центры без притока погибнут. А в 1990 году отъезжающих стало больше, чем приезжающих.

Возникает вопрос: что же в этих условиях делать? Прежде всего, не нужно наивно предполагать, что диаспора может помочь российской науке финансово. Больше того, возникает обратная ситуация. Я сталкивался с такими высказываниями некоторых представителей нашей диаспоры: «Мы тут узнали, что будет конференция по поводу диаспоры, мы крайне заинтересованы, нам нужны толковые студенты из России, мы их с удовольствием возьмем». Это продолжение того самого автокаталитического процесса. В результате происходит старение, основной возраст научных сотрудников уже от 45 до 75 лет.

В 1990 году был создан Пущинский государственный университет, и в результате на возрастной демографической кривой появился небольшой пик: это молодые сотрудники. Но с ними возникает проблема. И, надо сказать, для ее решения нам от государства надо очень мало. Система протока двухэтапная: от нас уезжают на Запад, а к нам едут из СНГ. Поэтому надо решить вопрос прописки. Это же совершеннейшая мелочь. Дайте возможность русскоязычным, едущим с Украины, из Казахстана, стран Балтии, здесь оставаться и работать в научных учреждениях. Чтобы научные учреждения имели право на квоты, чтобы это не делалось за взятки чиновникам. Нужно, чтобы из 30 или 40 специалистов, которых я готовлю для нашего города, а другими словами, для страны в целом, я мог оставить хотя бы 5-10 в институте.

Вторая проблема — общежития. И опять почти никаких денег от государства не требуется. Ведь получается парадокс. Приезжают студенты в Пущинский государственный университет, они живут в общежитии, потом они оканчивают магистратуру, еще как аспирантов их держат в общежитии, дальше — обвал. Аспирант защитился, он должен покинуть общежитие, зарплата у него такая, что квартиру он купить не может, значит, у него остается какой выход? Он успел опубликовать две-три работы, за рубежом его уже знают, он садится за компьютер и начинает искать место, где его примут за рубежом. Администрация института бессильна что-либо сделать, а нужно простое решение — то, что было в Пущине при советской власти, а именно: система общежитий (студенческие, аспирантские и дома для малосемейных без права приватизации) и только потом постоянное жилье. Необходимо лишь государственное страхование тех вкладов, которые идут на жилищное строительство.

И наконец, третье — земля подмосковных научных центров принадлежит Академии наук. Сейчас она сидит на принадлежащей ей земле как собака на сене. А ведь можно построить в Научном центре один-два дома для кого-то на коммерческой основе при условии, что второй или третий дом будет построен ими же и отдан Академии наук как плата за землю, и проблема тоже будет решена.

Мне кажется, что многие вопросы, которые сейчас обсуждаются, легко решаются на государственном уровне, если есть ответ на главный вопрос: куда и каким путем пойдет Россия дальше? Если России не нужна наука, тогда необходимо распустить Академию наук, распустить научные центры. Все оставшиеся молодые научные сотрудники уйдут в бизнес, в торговлю или уедут за рубеж, а старые — на пенсию.

Что касается диаспоры, то в 1999 году нами была составлена специальная программа, в рамках которой был такой раздел — «Плюс диаспора». Он состоит из пяти пунктов, пункты банальные. Если сотрудники уезжают, надо попытаться если не вернуть, то хотя бы как-то объединить. За последние пять лет я объехал основных сотрудников, чтобы посмотреть, как они живут и работают за рубежом. Они — это наш «горячий резерв». После этого мы решили попытаться создать на территории России исследовательские институты, что называются «институтами без границ», и начать с себя. В биофизике всегда был климат своеобразный, по крайней мере, в нашем институте, и люди все равно тяготеют к родному институту, независимо от того, где они живут и чем занимаются. А сейчас уже многие из наших сотрудников занимают вполне приличные посты за рубежом — это полные профессора, есть руководители лабораторий. Так что эти сотрудники могут помочь институту, по крайней мере, в получении совместных грантов.

Подпрограмма «Плюс диаспора» ничего особо глобального не решает. Что касается омоложения кадров, то, может быть, она повлияет даже в обратную сторону. На что она может положительно повлиять, так это на уменьшение временных затрат на научные исследования путем использования западного оборудования в командировках. Второе — на увеличение кооперативных связей и на скорость прохождения англоязычных публикаций. Так что это направление нашей деятельности, как мы счита-ем, — полезное.

Теперь — какие проблемы имеют место и на каких уровнях их нужно и можно решать?

Конечно, Академия наук должна прежде всего заниматься фундаментальной наукой, но в современных экономических условиях это означает, что она будет еще очень долго финансироваться по остаточному принципу. Если бы мы в Академии наук вовремя сориентировались на наукоемкие продукты и каждый научный центр «оброс» достаточно большим количеством производств, то сейчас положение, по крайней мере в рамках научных центров Подмосковья, было бы значительно лучше. У кого есть и функционирует производство, живут сносно. Возьмем, например, Новосибирский научный центр, Институт ядерной физики. В свое время академик Г.И. Будкер создал производство, а теперь институт его имени продолжает делать ускорители, и насколько я знаю, зарплата у сотрудников порядка 1000 долларов. Оттуда люди не уедут. Мне уже в 70-х годах не дали возможности развить широкомасштабное наукоемкое производство в Пущине. Хотя одно я все-таки успел создать — это производство уже упоминавшегося первого и пока единственного в мире газотранспортного кровезаменителя перфторана.

Однако проблема, как я думаю, связана не только с отсутствием производств, а скорее всего с тем, что за 15 лет произошел развал экспериментальной и образовательной структуры научных учреждений, разрушилась государственная цепочка «фундаментальная наука — прикладная наука — предприятия, выпускающие наукоемкий продукт», отсутствуют заказчики на фундаментальные исследования, а все развитие экономики идет с ориентацией на быструю прибыль. Последнее, надо сказать, большой бич. Банки говорят: мы вам дадим любой кредит, берите, но деньги должны быть «короткие» — они забирают ноу-хау, продают его за рубеж, получают свои деньги обратно с прибылью, и на этом все кончается. Пока ситуация с таким негосударственным инвестированием денег в науку не будет изменена, никаких наукоемких продуктов в России не появится. Надо понимать, что любая наука high-tech — это «длинные» деньги. Поэтому, если рассуждать так, как рассуждают временщики, то, естественно, нужно схватить авторские права, сразу получить прибыль и уйти. Пока такая философия не будет поломана, можно спокойно относиться к тому, что уезжают молодые научные сотрудники. Чем их больше уедет, тем лучше. Хотя бы там они сохранятся как научный потенциал.

Наконец, еще одна проблема — произошло катастрофическое падение престижа научного работника, а это тоже вопрос государственный. Влияние фундаментальной науки на создание конкурентоспособных наукоемких отечественных продуктов сейчас несущественно и связано с тем, что исчезла последняя цепочка — производство. Поэтому все планы, которые сейчас создаются, должны идти не от фундаментального исследования к конечному наукоемкому продукту, а с обратного конца: что может в данный момент минимальными средствами освоить наша промышленность. И уже после начинать фундаментально-прикладные исследования. Потому что в противном случае цепочка будет настолько длинной, что будет действительно лучше продать технологию.

Но вообще-то я оптимист, правда, оптимист исторический. Мне хотелось бы привести цитату, которую любит Жорес Иванович Алферов: «В России остались одни оптимисты, потому что все пессимисты давно уехали». И наконец, последнее, моя любимая легенда про Диогена. Говорили, что он просил деньги у статуи, а когда у него спрашивали: «Зачем ты это делаешь?», он отвечал: «Чтобы привыкнуть к отказам».

Так вот мне кажется, что мы должны просить у государства не денег (хотя деньги очень нужны), а просить максимально благоприятного климата. И если посмотреть на те вопросы, которые я перечислил, они вообще денег не требуют или требуют их в небольшом количестве, но они требуют изменения отношения к науке и научным работникам. И, кстати, если говорить о наших соотечественниках, то они просят от нас того же: «Мы хотим, чтобы нас любили». И вот мы тоже хотим, чтобы государство нас, научных сотрудников, любило. Тогда мы сделаем значительно больше даже своих возможностей.

Россия всегда была страной интеллектуальной (я имею в виду не только физику, но и литературу, искусство) — так было, по крайней мере, в ХХ веке и, надеюсь, в XXI не кончится (и не должно).

Мне кажется, что ситуация в России улучшается. Может, не так быстро, как хотелось бы, после резкого ухудшения. Мой сын недавно окончил МФТИ, он мог учиться в хорошем университете в США, но сказал нам: «Вы как хотите, а я буду учиться дома«… Образование наше уникальное, а после окончания, когда мальчишке предлагают колоссальную зарплату, — это заманчиво. Многие уезжают с мыслью: «Вот подработаю и вернусь», но, к сожалению, это затягивается, и дома пока ситуация непростая. Говорят, надо сделать зарплату в три раза больше американской и тогда все вернутся, но это не так, надо сделать по нашим меркам: тысячи две долларов -у нас прилично, но меньше, чем в Европе, иначе, как в давние времена известный астроном предостерегал английскую королеву, в науку придут проходимцы, так что должен быть разумный баланс.

Думаю, все-таки удастся науку в России сохранить: страна богатая ресурсами, очень интеллектуально богатая и уровень образования великолепный — было бы преступлением это не сохранить.

Александр Долгов, Национальный институт ядерной физики Италии

В том, что образованные люди уезжают, я не вижу большой трагедии. Я тоже живу в США и делаю гораздо больше полезного для России, чем мог бы, находясь здесь. Сейчас все больше соотечественников возвращаются, пусть не на постоянное место жительства, но через сотрудничество, через участие в проектах. И до сих пор метрополия не проявляла инициативы, все, что мы делали, было нашей собственной инициативой или отдельных людей. Наконец-то и наверху поняли, что это очень важно, и Московская область взяла на себя инициативу объединения диаспоры — это прекрасно, теперь, если бы была хоть моральная поддержка из Кремля, процесс пошел бы гораздо эффективнее.

Думаю, есть все основания надеяться на эффективность этой конференции, во всяком случае здесь собрались люди прекрасные. Прежде было два конгресса соотечественников, но, кроме большой траты денег, я не вижу от них конкретного результата (а потрачено несколько миллионов долларов). Может быть, ошибка в том, что на эти конгрессы приглашались люди с княжескими титулами, это прекрасные люди, я со многими из них знаком, но вряд ли с ними можно делать какие-то проекты, разве что пригласить их на бал. А тут собрались такие деловые, успешные люди, которые в жизни чего-то достигли. В общем, опять физики впереди.

Эдвард Лозанский, президент Русского дома в Вашингтоне и Американского университета в Москве

Все, о чем сейчас идет речь, мне понятно и близко, я не очень общаюсь с политиками, но думаю, что попытки установить более тесные связи со всей диаспорой, разбросанной по всему миру, — это совершенно верные действия, потому что, где бы ни жили, мы остаемся русскими людьми с определенной ментальностью, желанием помочь. И я это делаю все 26 лет после отъезда: когда-то, 20 лет назад, в моем офисе сидели Довлатов и Бродский, и мы мечтали создать Русский центр, а в середине 80-х годов я создал большую школу для подготовки программистов — это был дом для всех, кому было трудно. Сегодня мой центр (International Career Consulting) тоже находится на Манхеттене, туда может прийти каждый за советом. Я вижу большое преимущество в консолидации российских и американских интеллектуальных сил.

Думаю, это удастся, потому что на уровне личных контактов это уже удается.

В любом сотрудничестве я всегда отдаю больше, чем получаю, живу чрезвычайно скромно, хотя очень хорошо знаю, как страшно быть нищим, я был в Америке нищим, был на Бруклинском мосту, я много знаю, многое прошел, поэтому очень многим людям помогаю, и в этом моя главная миссия.

Иосиф Тохадзе, директор филиала университета «Дубна» в Нью-Йорке

Я считаю, что такая конференция очень своевременна. Проблема установления устойчивых связей с русскоязычной научной диаспорой за рубежом существует, и ее надо решать. Это принесет пользу и тем, кто уехал, и тем, кто остался. Я отдаю должное организаторам: в первую очередь, губернатору Московской области Борису Громову, руководству университета «Дубна» и ОИЯИ, а также мэру Дубны за государственный подход, инициативу и вложенный труд. Конечно, это только первый шаг, на конференции было высказано много полезных предложений, как эту важную инициативу можно было бы развивать. Я надеюсь, что такие встречи будут продолжены, и если меня пригласят, буду с удовольствием в них участвовать. Для меня лично было особенно приятно, что эта конференция состоялась в Дубне, в городе, с которым меня многое связывает и в прошлом и в настоящем и в котором у меня много друзей.

Генах Мицельмахер, Университет Флориды, США

ПРОЕКТ
осуществляется
при поддержке

Окружной ресурсный центр информационных технологий (ОРЦИТ) СЗОУО г. Москвы Академия повышения квалификации и профессиональной переподготовки работников образования (АПКиППРО) АСКОН - разработчик САПР КОМПАС-3D. Группа компаний. Коломенский государственный педагогический институт (КГПИ) Информационные технологии в образовании. Международная конференция-выставка Издательский дом "СОЛОН-Пресс" Отраслевой фонд алгоритмов и программ ФГНУ "Государственный координационный центр информационных технологий" Еженедельник Издательского дома "1 сентября"  "Информатика" Московский  институт открытого образования (МИОО) Московский городской педагогический университет (МГПУ)
ГЛАВНАЯ
Участие вовсех направлениях олимпиады бесплатное

Номинант Примии Рунета 2007

Всероссийский Интернет-педсовет - 2005