Методические материалы, статьи

«Товарищ Сталин,… не учусь, потому что нет штанов…», или о документах, лишенных «актуальности»

Я долго мучил себя вопросом: чем завершить эту серию публикаций материалов из Народного архива? В очередной раз перебирая документы, задержался на двух небольших листочках.

Купил как-то Л.А. Кривилев в конце 1992 года в московском букинистическом магазине старую книгу. Между ее страниц обнаружил два листка с машинописным текстом — посланием из 1938 года. И в таких неожиданных местах находят неравнодушные люди замечательные документы, которые затем передают нам в архив.

«Акт обследования
16 марта 1938 года тов. Тяпочкина и Сафонова произвели обследование жилищно-бытовых условий тов. Губач. Семья т. Губача состоит из 3-х человек, комнату он имеет 6 кв. метров. Зачастую в зимнее время приходится им оставаться в холодной комнате, т.к. печь, которая обогревает их комнату, топится из соседней комнаты и в виду ссоры с соседями приходится быть в нетопленой комнате. Жена у тов. ГУБАЧ нервнобольная. Бытовые условия у него неблагоприятные, не имеет он дома отдыха.
Подписи».

И еще один акт из той же книжки, по-моему, не менее выразительный.
«Акт обследования
5 апреля 38 г. тов. Тяпочкиной и Сафоновой произведено обследование жилищно-бытовых условий тов. Локтева. Живет он на площади отца. Комнату имеет 11 кв. метров, разделена на 2 половины, в одной живет отец и брат Локтева, а в другой (он живет) с женой и матерью жены. Комната находится в подвале, очень сырая, света нет, окна квартиры выходят во двор к сараям. Локтев ждет ребенка. Считаем нужным тов. Локтеву дать жилплощадь.
Подпись».

Три человека живут в стране «социализма, победившего полностью, но не окончательно» (надеюсь, что учившиеся в советских учебных заведениях помнят эти закрученные формулы?), на площади в шесть квадратных метров, то есть по два квадратных метра на человека. Точно знаю: это соответствует санитарным нормам советского кладбища. И самое замечательное, что единственная печка может топиться только со стороны соседей, а соседи, естественно, злыдни.

Но меня больше удручает второй акт. Не только тем, что на одиннадцати метрах живут пять человек и один будущий ребенок, что уже меньше кладбищенской нормы, а тем, что речь идет о советском полуподвале. До войны, во время войны и еще годы после войны все полуподвалы городов Союза Советских Социалистических Республик были плотно заселены. И наша семья сразу после войны жила какое-то время в полуподвале. И нас было пятеро, не считая брата (который должен был вот-вот родиться и родился там же), и курицы, которая в благодарность ежедневно неслась на постель, на самую середину подушки. В общем-то, к многочисленным определениям советско-сталинской эпохи можно добавить: «эпоха освоения полуподвалов».

Был у меня в юности знакомый поэт Григорий Михайлович Левин. Его знала вся поэтическая и литературная Москва за единственное очень популярное в шестидесятые годы стихотворение, которое начиналось так: «Ландыши продают! А почему не просто дают, как любимой взгляд?…» Позже лишь немногие избранные узнали (и я в их числе), что у него был неподцензурный библейский цикл стихов потрясающей силы. Для этих избранных он был Учителем с необыкновенной поэтической эрудицией, с бескорыстной любовью к утонченному русскому слову. Он руководил в Москве несколькими литобъединениями, в том числе и знаменитой «Магистралью» (при Центральном клубе железнодорожника, где Остап Бендер обнаружил последний, роковой для себя двенадцатый стул).

Левин приглашал массу различных знаменитых и не очень знаменитых людей, в том числе Катаева, Асеева, Окуджаву, Ахмадулину, Солженицына и других. За это, и в особенности за поэтический плюрализм, Г.М. Левина отстранили от руководства, и у него были большие неприятности с чиновниками из Союза писателей. Но я вспомнил о нем не только для того, чтобы и его не покрыла трава забвения. Он многие годы жил в полуподвале, из которого никак не мог выселиться, став даже членом Союза писателей. И только когда его младенца, первенца, загрызла насмерть голодная подвальная крыса, ему выделили комнатку в коммуналке. Было это уже в начале шестидесятых годов.

Неспешно разбирая документы Народного архива, я вновь натолкнулся на «свидетельства эпохи». Лето 1945 года. Война с Германией закончилась, но в стране очередной голод. «Органы» с мест сообщают в центральный аппарат Берии, а тот систематически передает стареющему вождю информацию о случаях людоедства, убийства матерями своих детей из-за голода. Кстати, вождь, вопреки до сих пор бытующему мнению, всегда был хорошо информирован, но злобно равнодушен ко всему такому. А в это же самое время президент Академии наук СССР дает званый обед в связи с двухсотдвадцатилетием академии. Странная какая-то дата, не очень как будто юбилейно округленная. Впрочем, при желании юбилеи любого учреждения можно было отмечать за государственный счет каждые десять, а то и пять лет. Насколько я помню, вся страна с удовольствием этим занималась все советские годы.

Видимо, академики СССР тоже изголодались за годы войны, поэтому академическое начальство решило их потешить. Чем же их там угощали жарким летом 1945 года? В меню значатся: «Советское шампанское», «Коньяк Грузия К.С.», «Водка московская». Если шампанское или коньяк — напитки «интеллигентские», то «Московская» была благодаря цене и качеству сразу после войны самой любимой народом маркой. Она имела две разновидности — белую и красную головки по цвету сургуча, которым заливали легкую бумажную пробочку. Безногий инвалид войны дядя Миша с одной левой рукой лихо ударял донышком бутылки «Московской» себе по животу и, ни капли не расплескав, одним духом сливал все ее содержимое в тот же живот.

На академическом обеде вина, конечно же, подавали грузинские. И не смейте со мной спорить, лучше их нет на земле. Как музыка, как удары тамбурина, звучат названия: «Напареули», «Цинандали», «Кахетинское», «Абрау-Каберне». Кто тогда не знал, что все это любимые вина Сталина? Тем самым еще зримее проявлялось единение академического народа и вождя.

Не то что в голодные послевоенные, но и теперь вызывают душевный трепет одни названия холодных закусок: икра зернистая и паюсная; расстегай с рыбой; лососина малосольная; поросенок заливной; форшмак из дичи и т.д., и т.п. Но некоторые названия блюд звучат для непосвященных как магические формулы франк-масонов: галантин и шофруа из пулярды, канапе (всю жизнь я по наивности думал, что это название шляпы плоской формы), тарталет с дичью, сандвичи. Очевидно, борьба с «космополитизмом» не проникла на кухню ресторана «Москва» (известного, кстати, как место вербовки и встреч с информаторами людей из дома на Лубянке).

Блюда, входившие в раздел «Обед», выдержаны в более патриотическом духе: стерлядь волжская в шампанском, индейка, каплуны ростовские, рябчики сибирские, салат, кофе…

Ученый люд — тот, что работал не в бериевских шарашках, а на свободе, — питался и жил в те годы относительно неплохо. Руководство партии и советского правительства хорошо понимало: если хочешь атомную и водородную бомбы, лучший в мире танк, ракеты разных радиусов действия, роман-эпопею о великих свершениях, то хотя бы освободи человека от дум о хлебе насущном. Но в то же время он должен был постоянно чувствовать за спиной ледяное дыхание заполярного лагерного барака. В таких условиях советская интеллигенция действительно совершала чудеса.

Конечно, на званый обед была приглашена только партийно-государственная и академическая элита. Рядовые ученые жили скромнее и многие недоедали. Я помню рассказ вдовы академика А.Г. Александрова (автора проекта Днепрогэса) Татьяны Николаевны. Ее муж скончался, кажется, до войны, но пока он был жив, их дом был по советским меркам полной чашей. Кроме того, кое-что осталось от предков: он был потомком наполеоновского солдата, принявшего русское гражданство и взявшего фамилию в честь императора-победителя. Она — потомок старинного священнического рода. В мое время Татьяна Николаевна еще сохранила часть своей необыкновенной красоты. Во время войны она с четырьмя детьми на руках начала голодать. Из дома исчезли красивые старинные вещи, столовое серебро, драгоценности. Однажды ей повстречался старинный знакомый мужа, который, узнав о бедственном положении семьи известного академика, помог им пристроиться на время к закрытому продовольственному коллектору. Кто запамятовал, напомню, что это не магазин, так как в коллекторе ничего не продавали, а просто давали. Чуть приподняв лицо, от чего падавшие в окно косые лучи солнца ярче высветили ее невероятные изумрудно-синие глаза, Татьяна Николаевна рассказывала: «Я спустилась по обледеневшим ступенькам в какой-то полуподвал и на мгновение зажмурилась от яркого света. Когда открыла глаза, то увидела свисающие с потолка окорока, рыбины, копченых гусей, колбасы… Аромат всей этой еды лишил меня на мгновение чувств». Так что советский полуподвал использовался воистину универсально. Впрочем, как и в наше время.

Перебирая документы Народного архива, я невольно задаюсь вопросом: были ли счастливые или хотя бы спокойные эпохи, десятилетия, ну хотя бы отдельные годы в истории нашей Родины? Мне кажется, нет. Часто говорят, что история России, в отличие от истории Европы, медлительна и склонна к застою, что страна наша якобы консервативна и потому отстает от Запада и отсюда все наши несчастья. Мне кажется, наша история, в том числе и дореволюционная, это бесконечная и стремительная цепь преобразований, потрясений, социальных и психологических ломок, войн, кризисов, волнений, начатых и никогда не завершаемых реформ… Наверное, ни одна другая великая страна не вовлекала себя и других в такое количество исторических трагедий. И это при всеобъемлющем вовлечении всего ее населения в бесконечную историческую суету.

Вот краткий перечень того, что в ХХ веке пережил российский народ: война с Японией и революционные события 1905; первая мировая война; 1917 год; гражданская война; нэп; индустриализация; коллективизация; войны с Японией, Финляндией, Германией, вновь с Японией; корейская война, вьетнамская, «малые» войны в Азии, Африке, Латинской Америке; Афганистан; перестройка; развал СССР, Чечня. Очередная ломка начинается осенью 1998 года. А к этому надо добавить: репрессии, кровь и вновь репрессии, репрессии… Репрессивный царский режим, кровавые моря мировых и гражданских войн. При Сталине каждые десять юбилейных лет пики кровавого сумасшествия: 1927 — 1928, 1937 — 1938, 1947 — 1948 годы, а затем периодические чистки от «инакомыслящих» Хрущевым, Брежневым, Андроповым.

Я другой такой страны не знаю, где бы история неслась в таком бешеном и безжалостном для человека галопе. Нет, Россия — это не птица-тройка, а смертельно загнанное своим же народом, хотя все еще прекрасное несказанной красотой существо.

При всей необъятности России в ней нигде и никогда нельзя было спрятаться, переждать очередную социальную бурю — ни в замке, ни за высокой городской стеной, ни в деревенской тиши, ни в усадьбе, ни на даче, ни в монастыре и даже в скиту. В ХХ веке, в советское время, нельзя было скрыться даже в сибирском или дальневосточном лесу — все они были заняты лагерями, колониями и «стройками коммунизма». Все мы постоянно вовлечены в исторический процесс — от старца до младенца. От рафинированного интеллигента и до первоклашки. Сначала расскажу о рафинированном интеллигенте.

Илья Григорьевич Эренбург, известный советский писатель, в революционные годы еще более известный поэт, а самое главное, блестящий советский публицист, также представлен в Народном архиве. Правда, почти неуловимыми штрихами карандашного рисунка. Очень удачный портрет писателя сделан К.Н. Берман с натуры на юбилейном вечере в ВТО, посвященном Камерному театру, состоявшемся в шестидесятые годы. У нас хранится фотография с него, очень точно передающая утонченный профиль писателя. Мне посчастливилось видеть и слушать Эренбурга несколько раз. Особенно запомнилось его выступление в узком кругу с артистами театра «Современник», который тогда находился в старом здании на площади Маяковского. Кажется, это было тогда же, в 1961 — 1962 годах. В это время Эренбург боролся со сталинистами, с консерваторами, с Шолоховым и чиновниками из идеологического ведомства. Боролся за то, чтобы политическая оттепель превратилась в весну, за социалистический реализм без берегов. В те годы он был признанным лидером и кумиром прогрессивной интеллигенции. Три момента помню отчетливо: Татьяну Самойлову, понуро сидящую с сигаретой на подоконнике, прямое обвинение М. Шолохова в плагиате «Тихого Дона» и его убедительное сравнение творческого процесса с процессом вынашивания женщиной ребенка. А также аромат редких тогда, не наших сигарет, французского парфюма и тщательно ухоженные руки.

Много лет спустя, после его смерти, осенью 1991 года я как эксперт комиссии Верховного Совета СССР по передаче государству архивов КПСС и КГБ был приглашен вместе с другими членами для осмотра одного из хранилищ КГБ на окраине города Чехова. Оно находилось за несколькими концентрическими рядами колючей проволоки в массивном здании, на несколько этажей уходящем глубоко под землю. Нас знакомили с архивом, проявляя неспешную внимательность. Именно тогда, осенью 1991 года, в первый и последний раз был поставлен вопрос не только об архивах, но и о самом существовании этого ведомства. Тогда еще никто не знал, что многое вернется на круги своя, хотя и в другом качестве, а архивы вновь будут закрыты.

Среди прочего меня особенно заинтересовал довольно большой каталог, в котором содержались сведения о хранящихся документах, относящихся к цвету советской интеллигенции за все годы советской власти. Я не помню, кто первым значился под буквой «А», но хорошо помню, что под буквой «Я» значилась известная драматическая актриса Яблочкина. Было страшно интересно узнать, какого рода материалы хранятся в архиве в связи со всеми этими знаменитостями. И действительно, там была масса всего, о чем сейчас нет смысла говорить. Когда же я добрался до буквы «Э», увидел фамилию Эренбурга. Попросил принести эти документы. То, что Эренбург был «агентом влияния» в среде зарубежной интеллигенции, ни для кого не было секретом, да и он сам особенно это не скрывал. Ездил уговаривать то одного, то другого публично не возмущаться политикой СССР, уговаривал не выходить демонстративно из компартии и много еще за чем. В документах описывалась история о том, как он по заданию соответствующих инстанций ездил в Италию, чтобы не допустить публикации романа Бориса Пастернака «Доктор Живаго». Он уверял издателей, что автор не ведает, что творит, и очень сильно пострадает, если книга выйдет в свет. По последнему пункту он оказался прав, но остановить публикацию ему не удалось. Никто, даже самые разумные и талантливые, не могли избежать в Советской России участия в дьявольских хороводах и не только в сталинские, но в «либеральные» хрущевские времена. Я уверен, что Эренбург был намного чище и смелее других своих знаменитых коллег. Но в его время, как и вообще в ХХ веке, невозможно было скрыться не только в сибирских лесах, но и в роскошной загранице. А он так часто, в отличие от других, туда ездил, что иногда, видимо, воображал себя свободным.

Напоследок почитаем небольшое письмо ученика начальных классов.

В фонде Галкиных сохранилось детское письмо маленького Вили к дедушке Сталину. Мальчик хорошо учился, умел красиво писать печатными буквами на тетрадных листочках в косую линейку. Но с орфографией еще не был в ладах. Письмо скорее всего довоенное.

«Товарищ Сталин, меня зовут Виля. Я пишу Вам письмо о моей ЖИЗНИ, как я жил и как живу и что делаю. Живу в Улан-Удэ. Не учусь потому что нет штанов а моя БАБУШКА просмеяла что у меня голые коленки а я потом плакал. Папа мой работает в рваных штанах, но к счастью он работает на такой работе на которой можно и без штанов работать. А работает он в гараже «наркомзема» на заправочном пункте. Когда он уходит куда-нибудь я его замещаю, отпускаю бензин, автол, салидол. У меня есть сестра БАЛЬЖИМА, однажды мы играли «в челюскин» я был Сталин, а моя сестра Водопьянов. Она пришла ко мне и не знает с чего начать свой разговор. И начала, «Соса ты все сидиш? Мы ездили к вам в Москву, съездили хорошо а приехали из иркутска с 1 коп. Мы ездили в Еланцы за Байкалом, маму вызывали туда работать, а мой папа сидел в тюрьме…»

На этом письмо обрывается. Сестра Вили, когда передавала нам в Народный архив это письмо, сообщила: «Письмо брата, которое он не дописал, а мама сохранила, как и многие «труды» своих детей: рисунки, письма. Многое я уничтожила, а это не смогла… Письмо брата Сталину».

Спасибо ей за то, что не уничтожила и передала нам его в Народный архив.

Мы завершаем серию публикаций из Народного архива. Конечно, это грустная нота, но в ней все же есть возможность и для некоторого оптимизма. Мальчик Виля был лишен возможности ходить в школу из-за отсутствия штанов. Тем не менее он, без сомнения, стал частью того, кто ныне составляет один из самых образованных народов на земле. Образованных не только в смысле школьного и культурного знания, но и социального, и исторического опыта. Может быть, хотя бы в этом смысле история чему-то учит?

А Народный архив, просуществовавший десять лет и собравший, как вы смогли убедиться, такие обычные и в то же время уникальные свидетельства эпохи, придется закрыть до очередных лучших времен. Пожелаем всем нам успеть их дождаться.

Борис Илизаров

ПРОЕКТ
осуществляется
при поддержке

Окружной ресурсный центр информационных технологий (ОРЦИТ) СЗОУО г. Москвы Академия повышения квалификации и профессиональной переподготовки работников образования (АПКиППРО) АСКОН - разработчик САПР КОМПАС-3D. Группа компаний. Коломенский государственный педагогический институт (КГПИ) Информационные технологии в образовании. Международная конференция-выставка Издательский дом "СОЛОН-Пресс" Отраслевой фонд алгоритмов и программ ФГНУ "Государственный координационный центр информационных технологий" Еженедельник Издательского дома "1 сентября"  "Информатика" Московский  институт открытого образования (МИОО) Московский городской педагогический университет (МГПУ)
ГЛАВНАЯ
Участие вовсех направлениях олимпиады бесплатное
ФОТОСТОК Крупнейший фотобанк с высоким уровнем продаж. Очень хорошо продаются новые работы. Принимает фотографии, векторные изображения и видеоклипы.

Номинант Примии Рунета 2007

Всероссийский Интернет-педсовет - 2005