Методические материалы, статьи

Личность против власти

«…Если я чувствую себя свободным, то в частности потому, что стараюсь в своих действиях исходить из своей конкретной нравственной оценки и не считаю себя связанным ничем, кроме этого». Слова Андрея Сахарова — человека, способного противопоставить себя всемогущей власти, актуальны и сейчас. А может быть, особенно сейчас, когда многие из нас нуждаются в ориентирах, способных вывести из хаоса, безнравственности.

Андрей Сахаров в 1968 году

22 июля 1968 года «Нью-Йорк таймс» опубликовала перевод сахаровских «Размышлений о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе». Текст, выпущенный в самиздате за три месяца до того, занял три полные газетные страницы. В этот день советский физик, до того неизвестный на Западе, стал мировой знаменитостью. И больше он уже никогда не был в своем секретном институте.

Города, в котором действовал этот институт, не было на географических картах, и только через несколько лет из советских газет соотечественники узнали, что физик-теоретик, сделавший для военной мощи СССР больше, чем кто-либо из его коллег, превратился чуть ли не в главного противника советского режима и непреклонного защитника прав человека.

«Моральные и политические выводы из цифр»

Начиная с казенных пропагандистов и до многолетних коллег Сахарова, разные теоретики объясняли это поразительное преображение «отца советской водородной бомбы».

Под давлением анкетных фактов рухнула одна из первых теорий — что Сахаров на самом деле еврей Цукерман (а с евреями, как известно, может произойти все что угодно). Эту теорию упомянула Лидия Чуковская в статье «Гнев народа», написанной в сентябре 1973 года и стоившей ей исключения из Союза советских писателей. Именно тогда на страницы газет «хлынул организованный гнев трудящихся — в который уж раз! — на этот раз против двух замечательных людей нашей родины: Сахарова и Солженицына».

Согласно одной из новейших теорий, Сахаров еще в юности решил стать освободителем России и, делая термоядерное оружие, зарабатывая геройские звезды и сталинско-ленинские премии, предусмотрительно приобретал общественный вес, чтобы в один прекрасный день «надавить им во благо страны и мира».

Ну а для стихийных материалистов давно запатентовано простое и понятное объяснение, на газетном языке 1975 года звучавшее так: «Сахаров решил возместить прогрессировавшую научную импотентность лихим ударом в другой области».

Сейчас, когда издано собрание научных трудов Сахарова, каждый может проверить это утверждение и убедиться, что с 1965 года начался подъем творческой активности Сахарова в физике, а в 1967 году — накануне его «лихого удара в другой области» — появились две его самые яркие чисто научные идеи.

К нашему времени многое уже известно об эволюции взглядов Сахарова, и прежде всего из его «Воспоминаний». Если бы сам он не рассказал, вряд ли бы кто поверил, что он мог в 1953 году грустить о смерти Сталина. Из книги Сахарова можно узнать, что очень скоро он стал вспоминать об этом со стыдом. Однако у него осталась уверенность, что он обеспечивает мир для страны, стремящейся к воплощению светлых идеалов.

Чтобы нынешнему читателю этот физик-теоретик не казался слишком глупым (или читатель себе — слишком умным), приведем лишь одно высказывание «с другой стороны баррикады», относящееся ко времени, когда Сахаров начинал свое термоядерное «отцовство» и был во власти психологии войны. В 1949 году Бертран Рассел, знаменитый философ и математик-теоретик, вовсе не ястреб и не служащий военно-промышленного комплекса, писал: «Если … только война способна предотвратить всеобщую победу коммунизма, я, со своей стороны, принял бы войну несмотря на все разрушения, которые она должна повлечь».

Смерть Сталина и рождение водородной бомбы сильно изменили мир. Рассел составил документ, вошедший в историю под именем Манифеста Эйнштейна-Рассела и провозгласивший, что следующая мировая война положит конец существованию человечества.

Общественная эволюция Сахарова происходила не просто в ходе его размышлений о прогрессе. Работая вблизи вершины военно-научной пирамиды, он брал на себя профессиональную и личную ответственность за происходившее. Первым экзаменом в 1957-1958 годах стала проблема прекращения ядерных испытаний в атмосфере. Он подсчитал, что даже в самом безопасном варианте они несут гибель совершенно определенному числу анонимных жертв — 6600 человек на каждую мегатонну испытаний. То был вполне профессиональный вопрос, хотя его коллегам по обе стороны мировой баррикады казались непостижимы «моральные и политические выводы из цифр», которые он сделал. В той эпопее были у него и поражения, была и победа, которой он гордился, — договор 1963 года о прекращении надземных испытаний.

Сахарову потребовались годы, чтобы убедиться, сколько в советских светлых идеалах содержалось спекуляции и обмана. Тогда он стал думать, что все правительства друг друга стоят и всем народам угрожают общие опасности. И наконец, уже в противостоянии советскому режиму он пришел к выводу, что между раковой и нормальной клеткой есть существенное различие, и лекарство от социального рака нашел в защите прав человека.

Политическое легкомыслие физика?

В «Воспоминаниях» Сахарова говорится, конечно, и о том, что предшествовало главному событию его общественной эволюции, — о том, как он решился в 1968 году столь вызывающе нарушить правила хорошего тона в его кругу (правила, впрочем, неписаные). Но этот рассказ оставляет какое-то чувство неудовлетворения.

Ну, в самом деле. Пришел к нему знакомый журналист и предложил написать статью «о роли и ответственности интеллигенции в современном мире» для «Литературной газеты». Сахаров согласился, однако то, что он написал, напугало редакцию своей радикальностью. Потребовалось «добро» сверху. Тогда Сахаров послал рукопись Суслову. Через пару недель ему ответили, что «публикация ее в настоящее время нецелесообразна, так как в статье есть некоторые положения, которые могут быть неправильно истолкованы».

Что же автор? — «забыл обо всем этом деле».

Как-то очень уж легковесно и мало похоже на сахаровскую неукротимость — пусть и мягкую внешне, за которой, например, зрители Первого съезда народных депутатов следили с замиранием / восторгом / возмущением.

И совсем не сочетается этот рассказ с началом той же главы «Перед поворотом» из сахаровских «Воспоминаний». Ее он начинает со своих профессиональных забот того времени, когда по долгу службы он участвовал в обсуждениях военно-стратегических проблем, включая и только что возникший тогда вопрос противоракетной обороны (ПРО). Несмотря на «оборонительность» этих слов, анализ Сахарова и других научных экспертов приводил к выводу, что создание такой обороны означало бы потерю стратегической стабильности в мире: «…Того, что пришлось узнать, было более чем достаточно, чтобы с особенной остротой почувствовать весь ужас и реальность большой термоядерной войны, общечеловеческое безумие и опасность, угрожающую всем нам на нашей планете. На страницах отчетов, на совещаниях по проблемам исследования операций, в том числе операций стратегического термоядерного удара по предполагаемому противнику, на схемах и картах немыслимое и чудовищное становилось предметом детального рассмотрения и расчетов, становилось бытом — пока еще воображаемым, но уже рассматриваемым как нечто возможное. Я не мог не думать об этом…».

И на этом трагически-серьезном профессиональном фоне у него хватило досуга сочинять какую-то необязательную статью «о роли интеллигенции» и, услышав сверху «Цыц!», тут же забыть о ней?!

Что-то не то…

Письмо Суслова про ПРО

И в самом деле — не то. А «то» пряталось долгое время в архиве ЦК. Долгое время кончилось несколько лет назад. Архив ЦК превратился в Центр хранения современной документации. И один из современных документов — письмо Сахарова в ЦК от 21 июля 1967 года — стал доступен для изучения.

Письмо это адресовано М.А.Суслову, но не как главному партийному идеологу (решающему, какие статьи можно печатать), а как председателю Комиссии по иностранным делам Верховного Совета СССР, с просьбой ознакомить с письмом товарищей Косыгина и Брежнева.

Это больше послание. Оно включает в себя девятистраничное письмо с грифом «Секретно» и десятистраничную рукопись статьи «Диалог. Мировая наука и мировая политика», подготовленной «совместно с известным публицистом Э.Генри» для опубликования в «Литературной газете».

Главная тема письма — мораторий противоракетной обороны. Доводы слишком конкретны и далеки от диапазона газетного публициста. Легче предположить, что Сахаров хотел с помощью известного журналиста предать гласности мнение технических экспертов по злободневному вопросу, чреватому мировой войной.

Суть письма в том, что мораторий ПРО, предложение о котором выдвинули незадолго до того президент США Джонсон и министр обороны Макнамара, «отвечает существенным интересам советской политики, с учетом ряда технических, экономических и политических соображений».

Эти сахаровские соображения таковы:

СССР обладает «значительно меньшим технико-экономическим и научным потенциалом, чем США»: по валовому национальному продукту в 2,5 раза, по выпуску компьютеров более чем в 15 — 30 раз, по расходам на точные науки в 3 — 5 раз; по эффективности расходов в несколько раз и притом разрыв возрастает. «Это отличие заставляет СССР и США по-разному оценивать возможность создания наступательного и оборонительного оружия»;

в наступательном оружии существует эффект насыщения, однако его нет в области ПРО, где «исход соревнования … определяется соотношением технико-экономических потенциалов»;

поэтому необходимо «''поймать американцев на слове'', как в смысле реального ограничения гонки вооружения, в котором мы заинтересованы больше, чем США, так и в пропагандистском смысле, для подкрепления идеи мирного сосуществования»;

открытое обсуждение проблем моратория в советской печати и особенно статья дискуссионного характера окажет поддержку группам «среди зарубежной научной и технической интеллигенции…, которые при благоприятных условиях могут явиться силой, сдерживающей «ультра» и «ястребов». Эти группы играли важную роль при подготовке Московского договора о запрещении испытаний».

И в приложенной рукописи «статьи дискуссионного характера» главная мысль — увеличение опасности ядерной войны при открытии гонки ПРО и, в связи с этим, — потенциально большой роли ученых в международной политике. Именно детальность военно-технического и политического обсуждения проблемы в этой рукописи скорее всего заботила редакцию «Литературной газеты» и требовала санкции сверху, а не радикальность такого вот, например, сахаровского вывода: «Credo прогрессивных ученых, прогрессивной интеллигенции во всем мире — открытое и непредвзятое обсуждение всех проблем, включая самые острые». Тем более что на вопрос журналиста: «А если американские политические руководители будут по-прежнему играть с огнем?» прогрессивный советский ученый ответил: «Тогда, мне кажется, слово за американским рабочим классом, американским народом и не в последнюю очередь — за интеллигенцией и учеными».

Из стилистики статьи явствует, что Сахаров еще всецело «свой», еще целиком считает себя защитником социалистического лагеря. А из письма Суслову еще яснее видно, что пишет человек, считающий себя техническим экспертом, преданным «существенным интересам советской политики» и не отделяющий себя от других советских экспертов. Сахаров пишет: «по моему мнению и мнению многих из основных работников нашего института», говорит об «официальных документах, представленных в ЦК КПСС товарищами Харитоном Ю.Б., Забабахиным Е.И.» и просит «санкции на опубликование беседы».

Если Сахаров в этом письме расширяет рассмотрение научно-технических вопросов на экономические и политические, то просто потому, что такое расширение прямо требуется существом дела.

О ястребах и о честности

Что же произошло между 21 июля 1967 года и началом февраля 1968 года, когда Сахаров принялся за свои «Размышления о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе»?

Именно ничего особенного не произошло. Ему только сообщили, что публиковать рукопись нецелесообразно.

Выяснилось, что Credo прогрессивных ученых не совпадает с таинственным кредо правительства, которое не нуждается в советах постороннего. Двадцатистраничный труд — плод серьезных размышлений академика Сахарова — отправился в архив.

Такое правительство угрожало мирному сосуществованию не меньше, чем западные «ястребы». Отечественные «ястребы», похоже, не меньше нуждались в сдерживающей силе.

Ну и что с того, что кто-то сказал «нецелесообразно»? Для Сахарова был значит аргумент довода, а не аргумент имени. В физике такой способ жизни обеспечил все его научно-технические достижения. Естественно было держаться своих привычек и вне науки. Никто же не противопоставил его военно-политическому анализу каких-то доводов по существу. А ведь он не просто хотел поделиться с человечеством своим пониманием мировых проблем, он продумал еще и практический ход, который помог бы решить главную проблему разделенного человечества — проблему его жизни или ядерной смерти.

И Сахаров через несколько месяцев вернулся к задуманной им статье дискуссионного характера, к открытому обсуждению взрывчатого клубка проблем, в котором противоракетная оборона стала бикфордовым шнуром. В его «Размышлениях» как первая из опасностей, угрожающих миру, обсуждается угроза ядерной войны, и проблема ПРО в ее центре. К маю 1968-го он закончил статью и отпустил ее в самиздат.

Так почему же он — пятнадцать лет спустя — не рассказал честно эту предысторию его «лихого удара в другой области», чтобы ясна стала вся серьезность его причин и намерений?

Думаю, прежде всего потому, что Сахаров был честный человек. Ненормально честный, если под нормой понимать то, что обыкновенно среди людей. Говоря о своем учителе в науке и жизни Игоре Евгеньевиче Тамме Сахаров употребил выражение «абсолютная честность». Это вполне относилось к нему самому — и в обыденной жизни, и в самой необыденной.

«О периоде моей жизни и работы в 1948 — 1968 годы я пишу с некоторыми умолчаниями, вызванными требованиями сохранения секретности. Я считаю себя пожизненно связанным обязательством сохранения государственной и военной тайны, добровольно принятым мною в 1948 году, как бы ни изменилась моя судьба», — это он писал в своих «Воспоминаниях» в годы горьковской ссылки и абсолютно честно относился к своему обязательству. Рядом с ним в ссылке была Елена Боннэр — самый близкий ему тогда человек. Не раз они были готовы умереть вместе в голодовках, но он ей так и не сказал, что всего в двух часах езды от Горького расположен тот самый Объект, в котором он провел два десятилетия и о жизни в котором много чего рассказал в своей книге.

Более того, он охранял государственную тайну даже от сотрудников КГБ. Как-то к нему домой пришел его коллега по Объекту. Разговор коснулся прежней работы, но Сахаров заметил: «Мы с вами имеем допуск к секретной информации. Но те, кто нас сейчас подслушивают, не имеют. Будем говорить о другом». (Охраной государственных секретов и слежкой за свободомыслящими занимались разные части КГБ.)

Все это к тому, что письмо Суслову 21 июля 1967 года было секретным, и Сахаров не мог о нем рассказывать. Поэтому, видимо, и в его «Воспоминаниях» предмет секретного письма оторван от его статьи для «Литературки», отчего и возникает впечатление некой легковесности.

Значит, все было очень серьезно, и Сахаров всерьез бросал вызов воле ЦК, считая целесообразным то, что не объявили ему нецелесообразным. Наверно, при этом он весь сжался, собрав всю свою решимость в кулак?

Вовсе нет.

Единственное предисловие к научно-популярной книжке

Он, конечно, писал и свою дискуссионную статью для «Литературки» и свои «Размышления» вполне серьезно, как и все остальное в своей жизни, но при этом и с веселой творческой свободой, без которой вообще вряд ли что-нибудь по-настоящему серьезное можно сотворить. И никакого вызова он никому не бросал — у него были дела поважнее и поинтереснее и в физике, и в деле международной безопасности.

Это следует не просто из общих соображений и наблюдений над стилем его жизни. Имеется еще и конкретное свидетельство очевидца, которому довелось общаться с Сахаровым в 1968 году, как раз в главные месяцы, недели и даже дни того года. Потом они увиделись всего один раз и только через двадцать лет. А значит, ему не приходится отделять в своей памяти более поздние слои от ранних с неизбежными перемешиваниями.

Этот очевидец — Владимир Карцев, тогда молодой физик-инженер, занимавшийся сильными магнитными полями, и начинающий популяризатор науки, написавший свою первую научно-популярную книжку. Ему посчастливилось получить к своей книге предисловие Сахарова — единственное предисловие к научно-популярной книге, которое тому суждено было написать.

Как это случилось, Владимир Карцев рассказал в интервью, которое я с ним провел недавно и фрагменты из которого предлагаю вниманию читателей [в квадратных скобках — мои краткие пояснения]:

«Я тогда написал книжку об истории магнита, начиная с древности и до последних экспериментов Сахарова с сотрудниками, где было получено 16, а может быть, и 25 миллионов гауссов. Это были поля-рекордсмены. Подходило время издания этой книжки [то была осень 1967 года — книга подписана к печати в конце января 1968-го]. Мы обсуждали с моей редакторшей, кто бы мог написать предисловие. Ей хотелось получить предисловие от кого-нибудь из маститых, потому что накануне один из авторов этого издательства («Советская Россия») уехал за границу и сбежал в Англию. Издательство попало под подозрение ЦК, и нужно было как-то «укрепить» его репутацию. Кроме того, мою книгу иллюстрировал очень талантливый художник Селиверстов, с весьма смелыми, новаторскими заходами. Да и текст книги содержал слишком много иностранных имен. В такой обстановке издательству нужно было как-то подстраховаться большим именем ученого, которое как бы «освятило» книгу. Я думал о Капице, но тут как раз статья Сахарова [1966 года в «Известиях» о сверхсильных магнитных полях].

Я написал письмо в Академию — адреса его, конечно, никто не знал, и не давали. Оставил свой телефон. И через несколько дней он мне позвонил. Я дал ему книжку, рукопись. Он ее прочел, она ему очень понравилась и он сказал: «Я напишу предисловие».

Прошло около недели. Я уж решил, что никакого предисловия не будет. Звоню ему и спрашиваю: «Андрей Дмитриевич, может быть, вам нужна «рыба» [заготовка, черновой текст] или что-то еще для подготовки…». Он страшно, просто ужасно обиделся и сказал: «Я всегда сам пишу свои работы». И он написал предисловие, оно у меня здесь, его почерком. Он сказал, что ему не нужно никакой помощи, никакого остова. Он убрал свое имя, которое в книге, как он считал, всуе упоминалось.

Книжка вышла благополучно. Я был тогда совсем молодой человек, молодой кандидат наук, у нас с ним сложились очень хорошие отношения, и я пел от радости. Он сказал, что завидует мне, что он хочет заняться всерьез популяризацией науки и написать несколько популярных книжек.

Вопрос:
А вам нравится сахаровское предисловие?

Карцев:
Очень. И прежде всего тем, что он наметил там практическую программу исследований [в двухстраничное предисловие Сахаров включил перечень из шести нерешенных проблем физики магнетизма]. Вот программа, работайте в этих направлениях. И я считаю большой честью, что в моей книге прозвучала такая исследовательская программа. Он меня очень лихо поддел с Лениным. Пытаясь оправдать кажущуюся необъяснимость магнитных явлений, я упомянул в книге известный ленинский тезис о «неисчерпаемости» электрона. И тут я просто физически ошибся, было просто физическое непонимание, и он меня поправил как физик. [Сахаров в предисловии пишет, что в свойствах магнитных материалов «нет принципиальных неясностей, и быть может, зря автор напоминает о неисчерпаемости свойств электрона«].

За все время у нас было три — четыре встречи, и во время одной из них он мне показал — из своих рук — как раз эту свою политическую работу 1968 года.

А на своей книге я написал: «Дорогому Андрею Дмитриевичу с пожеланием осуществления всех его начинаний», имея в виду несколько вещей, в том числе его новые политические изыскания и его желание заняться популяризацией науки. Я думал, что эти размышления он писал для себя. Не знал, что это пойдет так широко.

«Он выглядел совершенно счастливым человеком»

Вопрос:
А каким вы его запомнили?

Карцев:
Он был энергичным, с улыбкой, очень лучистой, приятной. Похож на свои молодые фотографии. Высокий, чуть сутулился, картавил, какие-то «музыкальные», длинные пальцы. Мне показалось, что он мог играть на фортепьяно, рояль был в доме.

Я был в его доме недалеко от Курчатовского института, были его дети, по-моему, еще была его жена — прежняя семья. Дом производил такое солнечное, светлое впечатление, очень светлое, приподнятое настроение, оптимистическое. Я не заметил никакой тени какой-то печали, разочарования, он выглядел совершенно счастливым человеком.

У Владимира Петровича Карцева сохранилось и вещественное доказательство этого визита — дарственная надпись на экземпляре английского перевода популярной статьи «Симметрия Вселенной»: «В.Карцеву в знак уважения и дружбы от автора. 30/IV 68. А.Сахаров».

Самое интересное здесь — дата. За несколько дней до того Сахаров закончил свои «Размышления»: «В последнюю пятницу апреля [26.4.68] я прилетел [с «Объекта«] в Москву на майские праздники, уже имея в портфеле перепечатанную рукопись».

Опять что-то не сходится? Человек на пороге такого серьезного политического шага с пристрастием говорит и пишет о популяризации физики, с явным удовольствием дарит оттиск своей популярной статьи о космологии, перечисляет нерешенные проблемы физики магнетизма?

Физик-теоретик и моральный политик

Нет, тут-то как раз все сходится. Просто Андрей Сахаров, какие бы термоядерные штуки он ни придумывал и какие бы смелые политические идеи ни выдвигал, был прежде всего физиком-теоретиком. По выражению близко его знавшего коллеги, академика В.Л.Гинзбурга, «он был сделан из материала, из которого делаются великие физики».

Сохранился рукописный листок Сахарова 1966 года, озаглавленный «Программа на 16 лет». В перечне занятий перечислено шестнадцать задач из теоретической физики, начиная с солидной темы «Фотон + Гравитация» и кончая таинственным «Мегабиттрон». Почему шестнадцать? Похоже, потому что программа составлялась шестнадцатого числа — такое было в его манере. И похоже, что, поставив себе цель набрать шестнадцать задач, он задумался над п.14, поставил вопросительный знак и, вспомнив, как трудно поддается планированию, дописал: «14) »?« Именно это я и буду, наверно, делать».

Он оказался прав — «именно этим» он и занялся спустя год, придумав объяснение, почему во Вселенной частиц гораздо больше, чем античастиц, или, на языке физики, предложив путь к объяснению барионной асимметрии Вселенной. То была самая успешная из его чисто физических идей. Впрочем, по красоте и неожиданности с ней может конкурировать выдвинутый им в том же 1967 году совершенно новый подход к гравитации. В старом всемирном тяготении он увидел проявление ультрамикроскопических свойств квантового вакуума — упругость самого пространства-времени.

Так что в 1967 — 1968 годах судьба подарила Сахарову всплеск творческой активности во всех сферах, начиная с научной. Он это осознавал. В «рукописной беседе» с женой — в годы горьковской ссылки, укрываясь от ушей КГБ, — он сказал/написал: «На самом деле, подарок судьбы, что я смог что-то сделать после спецтематики. Никому, кроме Зельдовича и меня, это не удалось. И в США тоже ни Теллер, ни Оппенгеймер не смогли вернуться к большой науке».

Только реакция советского правительства на социальное творчество Сахарова заставила его сконцентрироваться на этой части своей не писанной жизненной программы гораздо больше, чем он собирался. Он принял это поручение от своей судьбы и стал развивать свою социальную теорию совместно с социальным изобретательством. Право интеллектуальной свободы он поднял до общего понимания прав человека как единственно надежной основы международной и экологической безопасности в ядерный век.

На этом пути от теоретической физики к практическому гуманизму, совершенно практически защищая права человека — права многих конкретных «человеков», — он нашел новых друзей и встретил Елену Боннэр, ставшую самым близким ему человеком до конца жизни.

Ей пришлось представлять Андрея Сахарова на Нобелевской церемонии 1975 года, когда советское правительство не пустило его туда.

Нобелевский комитет наградил его премией Мира, в частности, за «убедительность, с которой Сахаров провозгласил, что нерушимые права человека дают единственный надежный фундамент для подлинного устойчивого международного сотрудничества».

Свою Нобелевскую лекцию Сахаров озаглавил: «Мир, прогресс, права человека». Нобелевскую церемонию он слушал по радио в Вильнюсе, куда приехал на суд над его другом, правозащитником Сергеем Ковалевым.

Впереди было четырнадцать лет наполненной событиями жизни, из которых семь лет в горьковской ссылке. Впереди были и последние семь месяцев жизни в качестве народного депутата первого в советской истории выборного парламента.

Впрочем, это все известно гораздо лучше, чем те обстоятельства, в которых он сделал, быть может, главный политический шаг в своей жизни.

Много позже свою политическую философию Сахаров объяснял таким образом: Мне кажется, что жизнь по своим причинным связям так сложна, что прагматические критерии часто бесполезны и остаются — моральные» и «Я не профессиональный политик, и, быть может, поэтому меня всегда мучают вопросы целесообразности и конечного результата моих действий. Я склонен думать, что лишь моральные критерии в сочетании с непредвзятостью мысли могут явиться каким-то компасом в этих сложных и противоречивых проблемах».

Здесь «моральные критерии» не предписаны кем-то извне, это просто его внутренний голос — моральная интуиция. В один из тяжелейших моментов его жизни, когда его действия (голодовку) не приняли многие близкие ему правозащитники, он объяснял в письме Лидии Корнеевне Чуковской в декабре 1981 года: «Видимо, мне не удалось ясно выразить и передать даже близким людям наши мотивы и то внутреннее ощущение безусловной правильности, единственности выбранного пути. … Если я чувствую себя свободным, то в частности потому, что стараюсь в своих действиях исходить из своей конкретной нравственной оценки и не считаю себя связанным ничем, кроме этого. Все это внутреннее…».

Сахаровская «конкретная нравственная оценка» коренится в наследии российской интеллигенции, даже когда он задавал вопрос: «Неужели наша интеллигенция так измельчала со времен Короленко и Лебедева?»

Однако, что касается силы «внутреннего ощущения безусловной правильности, единственности выбранного пути» и готовности следовать этим путем, в этом есть что-то от его профессии, в которой целеустремленная изобретательность сочеталась с глубинным простодушием.

Геннадий Горелик

ПРОЕКТ
осуществляется
при поддержке

Окружной ресурсный центр информационных технологий (ОРЦИТ) СЗОУО г. Москвы Академия повышения квалификации и профессиональной переподготовки работников образования (АПКиППРО) АСКОН - разработчик САПР КОМПАС-3D. Группа компаний. Коломенский государственный педагогический институт (КГПИ) Информационные технологии в образовании. Международная конференция-выставка Издательский дом "СОЛОН-Пресс" Отраслевой фонд алгоритмов и программ ФГНУ "Государственный координационный центр информационных технологий" Еженедельник Издательского дома "1 сентября"  "Информатика" Московский  институт открытого образования (МИОО) Московский городской педагогический университет (МГПУ)
ГЛАВНАЯ
Участие вовсех направлениях олимпиады бесплатное
Продажа новых и подержанных автомобилей, автомобили и цены на авто в России, купить.. Практически любые автомобили представлены в наших справочных разделах, новые автомобили испытываются ведущими автомобильными изданиями в формате тест-драйвов. Подержанные автомобили рассматриваются автоэкспертами с точки зрения остаточного ресурса и стоимости эксплуатации. Также у нас представлены фотографии и технические характеристики автомобилей, что позволяет узнать больше информации и сделать правильный выбор, перед тем, как купить авто.

Номинант Примии Рунета 2007

Всероссийский Интернет-педсовет - 2005