Методические материалы, статьи

ХХ век: мифы освобождения

Наиболее влиятельные мифы уходящего века можно, пожалуй, объединить под названием мифов освобождения: преодоления некоторого неподлинного, ложного состояния, насильственного по отношению к человеку, искажающего самую его природу, — как бы оно ни понималось!

То, что мы здесь в угоду сложившемуся в нашем столетии словоупотреблению и для краткости называем «мифами», — это скорее самые общие установки, совокупности ориентаций, воплощенные в образах, переживаемые эмоционально, очень буквально, неотрывно от личных жизненных смыслов и повседневных событий. Они — общие для очень больших и разнородных масс людей, поэтому могут получать — и неизбежно получают — на разных материалах чрезвычайно разную интерпретацию. Настолько, что различные ее варианты могут и не узнавать друг друга в качестве частей общего целого. Люди, о которых пойдет речь ниже, стали либо родоначальниками, либо наиболее яркими олицетворениями таких глобальных установок.

С неизбежным огрублением можно выделить три группы, три «куста» или «корневища» новейших мифов, из которых росли их частные варианты.

Ницше, Маркс, Фрейд — родоначальники очень между собою родственных мифов разоблачения идеологий (родственны они друг другу еще и в том, что каждый из них в свою очередь дал основу для складывания новой мощной, влиятельной идеологии). Все они предполагали разоблачать человеческие заблуждения (источники несвободы) и вытекающие из них действия — через вскрытие за явными (и ложными) мотивами тайных, глубоких, часто неведомых даже самим своим носителям, но тем более подлинных движущих сил.

К Фридриху Ницше (1844-1900) восходит миф об исчерпанности традиционных европейских (они же христианские) принципов организации жизни, моральных норм, ценностей, о необходимости их радикального пересмотра и создания новых принципов жизни, новой морали, посредством этого и нового человека. За источник всей будущей системы ценностей принималась — в противоположность иссушающему, искажающему, самому себе лгущему «разуму» — подлинная, полнокровная, стихийная жизнь. Это она — источник той самой воли к мощи (в русском словоупотреблении традиционно — и не вполне точно — к «власти»), которая и создает все формы и культуры, и морали, и вообще всего человеческого, и не только человеческого. Следовательно, тот человек будет свободным — то есть соответствующим своей истинной сущности! — который это осознает, примет и станет строить свое поведение и свою культуру в соответствии с этим.

Карл Маркс (1818-1883), по сути дела, исходил из очень похожим образом устроенной интуиции: на самом деле, считал он, людьми движет не то, что они склонны признавать и способны осознавать, а классовые их интересы, определяемые в конечном счете их отношением к средствам производства. И только осознание — а тем самым и преодоление этого способно — и должно! — сделать человека по-настоящему свободным. Исходным импульсом и движущей силой всей его и интеллектуальной, и политической деятельности было стремление обозначить как можно более конкретно пути к созданию такой (неантагонистической) организации общества, благодаря которой это общество — и тем самым человек в нем — могли бы наконец, после веков ложного, неподлинного существования, обрести самого себя. Маркс сделал шаг, роковой едва ли не для всего человечества в ХХ веке: вопрос о человеческой сущности — бывший до того сугубо философским — он первый перенес в политическую плоскость: и таким образом создал миф о возможности — даже необходимости — решения неполитических, по сути дела, вопросов и проблем политическими средствами.

Зигмунд Фрейд (1856-1939), будучи врачом по образованию и исходному роду занятий, подошел к центральному для века мифу несвободы и освобождения человека со своей — медицинской, психологической стороны. Источником любого человеческого поведения он провозгласил бессознательные побуждения и желания (очень во многом сексуального характера), которые корректируются, направляются, подавляются разумом в угоду культурным установлениям, нормам, запретам. Это и порождает бесчисленные конфликты, которые хотя и никогда нельзя вполне устранить, но можно значительно смягчить путем осознания истинных — то есть бессознательных — истоков и мотивов своего поведения. Так миф несвободы соединился, во-первых, с типичным для столетия мифом секса (который в этом веке не только удостоился и интенсивного, как никогда, осознания и выговаривания, и всесторонней эксплуатации в весьма далеких от него самого целях, например, в рекламных, но и — кстати, уж не благодаря ли, хоть отчасти, и Фрейду??. — в очень большой степени эмансипировался от мифа любви). Во-вторых, соединился с другим характернейшим его, столетия, мифом: науки. Путь освобождения, который предлагал Фрейд, стал притягательным и убедительным для самых разных людей еще и потому, что указывался от имени науки и гарантировался ее авторитетом.

Теперь мы переходим к группе мифов, парадоксально соединяющих древнюю веру в общую кровь и общего бога с новейшей верой во всевластие политики, способной решить любую проблему, если требуется, войной или насилием. Это — мифы необходимости активного национального и религиозного (или обоих вместе) самоутверждения.

С именем Адольфа Гмтлера (1889-1945) оказался неразрывно связан — имевший, впрочем, множество источников, в том числе и чрезвычайно глубоких, — миф фашизма: миф необходимости политического и военного утверждения ценностей и интересов расы. Не наций даже, а вещей сугубо плотских: крови, почвы, физического строения тела. Как и в некоторых других мифах столетия (фрейдистском, марксистском), «дух» здесь оказывается прямым следствием телесных, физически конкретных и измеряемых источников, причем эти источники для него — единственные. И доходящее до мистицизма поклонение вождю, и культ тоталитарного государства с оправданием исходящего от него насилия, и признание необходимости порабощения или уничтожения «низших» рас — как ни странно, при внимательном рассмотрении обнаруживает в самой глубокой своей основе все то же пронизывающее весь ХХ век стремление к обретению «подлинного» существования!!! Только здесь оно мыслится как обретение человеком — освобождающимся от всего ложного — органического единства с исторической судьбой той кровной общности, к которой он принадлежит: народа, отождествляемого, в свою очередь, с государством.

Другой вариант соединения идеи общности — на этот раз религиозной, наднациональной и надэтнической (хотя связи здесь на самом деле более сложны) — был в этом веке и предложен, и очень во многом осуществлен так называемым исламским фундаментализмом (всю силу связанных с ним социальных процессов нам скорее всего еще предстоит изведать в наступающем столетии). Здесь удобнее всего — для иллюстрации — связать эту группу идей и ценностей с именем аятоллы Рухолла Мусави Хомейни (ок.1902-1989), хотя он скорее один из героев, авторитетных фигур этого мифа, чем в строгом смысле его создатель. В исламистском мифе обрело новый, действенный облик изначальное — чуть ли не архетипическое — чувство единства и тождества религии и жизни. Теперь оно не только понималось буквально: его предполагалось, более того, просто требовалось осуществить политическими средствами. Поэтому и оказалось возможным такое только в ХХ веке мыслимое событие, как исламская революция 1979 года в Иране (Хомейни был в числе ее важнейших вдохновителей). Революцией — типичным для ХХ века способом социального реагирования — двигало стремление вернуться (архаичнейший миф изначального как истинного — более истинного, чем всё последующее; миф обновления через возвращение) к тому, чтобы страной управляли, в полном соответствии с Божественной волей, религиозные ученые, а жизнь строилась бы на основе норм шариата. Здесь тоже, как видим, человек освобождается от неподлинного (искаженной или недостаточной религиозности; следования западному образу жизни и зависимости от западных товаров…) путем возвращения к своей истинной и единственной сущности.

Третий вариант решения неполитических по сути проблем политическими средствами — как бы он ни контрастировал с двумя предыдущими!!. — придания экзистенциальным вопросам и смыслам политического звучания — это политический сионизм, основателем которого стал Теодор Герцль (1860-1904). В нем соединился характерный для двух последних веков европейской истории миф политического устройства жизни (о суверенном государстве как самой адекватной форме существования нации) с древнейшим, глубинным мифом еврейского этнического и религиозного (в их неразрывности) самосознания, с мифом еврейской национальной судьбы. Сказался здесь и миф возвращения: еврейское государство предполагалось создать — а главное, ведь действительно создали! — на изначальной его территории в Палестине. Эти представления не просто уживались, но ухитрились образовать устойчивое единство с типичными либеральными (обладавшими в массовом восприятии силой мифа!) идеями социального прогресса, прав человека, возможности — и необходимости — устроить жизнь по рациональному плану, с использованием достижений науки и техники. И, несомненно, здесь присутствовал мотив освобождения — все теми же политическими, рационально продуманными средствами — от неподлинности: от рассеяния евреев, от их ассимиляции, от ложного самосознания, от угнетенности, от страхов.

Наблюдательный читатель заметит, что наиболее действенными из новейших мифообразований оказываются те, в которых соединяются, усиливая друг друга в новом единстве, несколько разных, доселе, казалось бы, не связанных между собою мифов. Заметит он и то, что лежащие в глубине этих мифов интуиции очень родственны той, о которой мы говорили в связи с Марксом. Никоим образом не стоит, однако, думать, будто они порождены влиянием марксизма. Всё глубже и сложнее: они восходят к общему с ним корню — к тому своеобразному типу мирочувствования, который сложился в Европе к ХIХ веку. Толстой, Ганди и Сахаров — третья линия мифов в ХХ веке. Представленный ими тип мифов может быть объединен под общим названием мифов ненасильственного противостояния злу. Все в них — включая глобальные цели, затрагивающие общество, культуру, человечество, — достигается, должно достигаться только и исключительно личными усилиями. Это как будто прежде всего тип личного поведения и личной человеческой позиции, но он, во-первых, втягивает в себя массу общекультурных смыслов, а во-вторых, определенным образом эти смыслы организует. Такая человеческая позиция с неизбежностью оказывается смысловой — и культурообразующей.

К числу наиболее важных черт мифа, созданного — и далеко не только в русской культуре! — Львом Николаевичем Толстым (1828-1910), принадлежит острое чувство того, что насилие (во всех его формах, от государственной власти и революционного сопротивления ей — до лживых, надуманных форм культуры и цивилизации, насилующих естество) — безусловное зло, искажающее человеческую природу. «Нравственное самосовершенствование», проповедником которого остался Толстой в массовом восприятии , для него вовсе не самоцель, хотя и очень важное средство, почему и требует напряженных, постоянных усилий. Не «моралистом» был Толстой, а именно философом в очень глубоком смысле, совершенно независимо от качества собственно интеллектуальных его построений; именно поэтому его влияние смогло оказаться таким широким, многообразным, далеко отходящим от личности и конкретных замыслов своего создателя. Цель его — самая что ни на есть философская, она лежит в основе всех философий и делает их возможными: человек должен достичь полной гармонии со своей истинной сущностью. Это, в свою очередь, может быть достигнуто лишь ценой преодоления (конечно, мучительного и трудного!) некоторого неподлинного состояния, пусть привычного и удобного. Отсюда весь спектр очень далеко идущих последствий толстовского импульса в нашем столетии: не только собственно «толстовство» с его стремлением слиться с естественной, трудовой, «простой» народной — то есть крестьянской — жизнью(вот он, миф возвращения к тому изначальному, от чего-де отошла лживая, лицемерная цивилизация), но и, например, многие мифы интеллигентского самосознания: от призывов Солженицына «жить не по лжи» и тем самым противостоять государственной машине лжи и насилия до, допустим, того, что сделал со своей поэзией поздний Пастернак, изгнавший из нее естественную, буйную, крупную сложность в угоду искусственной простоте и совершенно искренним своим убеждениям в том, что «простое» как раз и есть самое — если не единственно — настоящее.

Мохандасу Карамчанду Ганди (1869-1948) удалось соединить, казалось бы, несоединимое, совершенно разноприродное: идею ненасилия и ведущие мифы века — национальной независимости, прогресса, борьбы за свободу; то есть традиционные индуистские ценности с сугубо политическими, имеющими притом европейское, рационалистическое происхождение. Политическое приобрело у него — и у масс, благодаря его авторитету, — религиозное и этическое значение, стало инструментом — хотя и необходимым — духовных по своей сути целей. И он не просто соединил все это, он действительно достиг цели: освобождения Индии из-под власти англичан. (В этом смысле он может быть, пожалуй, скорее поставлен в один ряд с Теодором Герцлем, другим автором осуществленной утопии. И даже, наверное, с аятоллой Хомейни, для которого политическое тоже было всего лишь одной из форм, одним из орудий религиозного.) Его миф — как и миф Сахарова — это миф о том, что политика (как, впрочем, и жизнь во всех ее подробностях) и может, и обязана быть нравственной.

В мифе, связанном с именем Андрея Дмитриевича Сахарова (1921-1989), думается, самое главное — даже не те ценности, которые он представлял и отстаивал (хотя, надо полагать, без этих ценностей он не был бы ни самим собой, ни тем, чем он стал для обитателей целой исторической эпохи). Ценности сами по себе были очень традиционные, как и те мифы, которые он в себе, в своей деятельности соединил: миф прогресса; миф о безграничных возможностях разума, например, о возможности рациональным убеждением — и одним только этим! — противостоять разрушительным процессам, которые намного превосходят человека. О том, что если убедить людей не делать зла — они перестанут. То есть, в сущности, о доброй и рациональной — одновременно! — природе человека: о тождестве рационального (в новоевропейском его понимании) и доброго. Настоящий же его миф — это миф возможности личного, одинокого, обреченного, упорного противостояния злу. Причем даже не с религиозных позиций, что было бы легче, а совершенно в одиночку, опираясь только на ценности, полагаемые безусловными, и на собственные силы. Миф о глубоком родстве, взаимообусловленности, тождестве интеллектуальной и гражданской честности. Это тоже миф освобождения, и не только от внешнего насилия и лжи, но и от личной слабости, от чувства личной уязвимости.

ПРОЕКТ
осуществляется
при поддержке

Окружной ресурсный центр информационных технологий (ОРЦИТ) СЗОУО г. Москвы Академия повышения квалификации и профессиональной переподготовки работников образования (АПКиППРО) АСКОН - разработчик САПР КОМПАС-3D. Группа компаний. Коломенский государственный педагогический институт (КГПИ) Информационные технологии в образовании. Международная конференция-выставка Издательский дом "СОЛОН-Пресс" Отраслевой фонд алгоритмов и программ ФГНУ "Государственный координационный центр информационных технологий" Еженедельник Издательского дома "1 сентября"  "Информатика" Московский  институт открытого образования (МИОО) Московский городской педагогический университет (МГПУ)
ГЛАВНАЯ
Участие вовсех направлениях олимпиады бесплатное
Светодиодный экран для помещений Редактирование содержимого, воспроизводимого в данный момент на мониторах видеоэкрана, в режиме реального времени. Функции IP-камера и Экран ПК. Воспроизведение изображений с IP-камера или Экран ПК на мониторах видеоэкрана с помощью LivePlayer.

Номинант Примии Рунета 2007

Всероссийский Интернет-педсовет - 2005