Методические материалы, статьи

Четыре плюс четыре

Вышли в свет первые тома документального издания «Атомный проект СССР»
(Атомный проект СССР. Документы и материалы / Под общей ред. Л.Д.Рябева. Т. I. 1938-1945. Ч. 1. М., «Наука-Физматлит», 1998; Атомный проект СССР. Документы и материалы / Под общей ред. Л.Д.Рябева. Т. II. Атомная бомба. 1945-1954. Кн. 1. Москва-Саров. «Наука-Физматлит», 1999.)

Дискуссия на тему «Советское атомное оружие», оживленно и порой излишне пристрастно идет в отечественной и зарубежной прессе и научной литературе. Те, кто следят за ней, хорошо понимают, что появление основательной источниковой базы было бы делом принципиальной важности для реконструкции подлинной истории создания советского атомного оружия.

Сегодня такая база появилась, и можно говорить о качественном скачке. Историческая наука обогатилась двумя книгами из серии документов по истории советского атомного проекта (1938-1956 годы), осуществляемой в соответствии с Указом Президента РФ от 17 февраля 1995 года. Имея в виду грандиозность проекта, его специфику и научно-познавательную важность, трудно представить себе, что дело вообще могло сдвинуться с места, не будь у него такого влиятельного спонсора, тем более что мы хорошо знаем о ведомственном сепаратизме и клановых интересах отдельных групп специалистов, просто чиновничьей номенклатуры, а самое главное — о культе секретности, традиционно присущем самой «закрытой» отрасли производства вооружений.

Уже то, чем мы сегодня располагаем, несмотря на незавершенность серии, позволяет говорить о прорыве в области знания, где и общепризнанные лидеры — американцы и англичане — не могут похвастаться чрезмерной открытостью. По крайней мере, никто, никогда и ничего не слышал о публикациях наших коллег по истории атомного шпионажа в обоих направлениях, о роли военных ведомств в определении приоритетов атомной политики или обо всех деталях подготовки водородного оружия, включая слежение за продвижением советских исследований со стороны западных спецслужб. Наивно полагать, что это попросту никого не интересовало. Шла «холодная война», и мониторинг достижений противника в области атомных вооружений был поставлен на широкую ногу.

Но вернемся к вышедшим томам. По различным причинам они начали выходить в свет не строго «по порядку», том за томом, но это не мешает уже сейчас составить достаточно впечатляющую картину тяжелейшего (на пределе возможностей) восхождения советского ВПК к вершине, которую был в состоянии взять тогда только американский научно-промышленный циклоп. Речь идет о самой трудной младенческой поре советского атомного проекта (САП) и той драматической, отягощенной вненаучными влияниями позднего сталинизма фазе, которая предшествовала успешному испытанию первой советской атомной бомбы 29 августа 1949 года под Семипалатинском.

Благодаря фигуре умолчания, хронически сохранявшейся в нашей стране многие десятилетия, эта тема обросла легендами и околонаучной эссеистикой в духе исторического фольклора, так популярного сегодня. Масс-культурное сознание прониклось особым доверием к телевизионным расследованиям и ток-шоуменам с их постчернобыльским гипернигилизмом, всезнайством и неподражаемым апломбом. В этой связи нельзя не выразить удовлетворения от того, что по множеству ключевых проблем новое издание фактически ставит плотный заслон фантазиям и спекуляциям неофитов.

Мы остановимся на некоторых из них. И начать следует, по-видимому, с опровержения расхожего тезиса в отношении опустошения интеллектуального и научно-технического потенциала страны в 30-е годы.

Конечно, нелегко себе представить научный прогресс в обстановке массовых политических репрессий и гонений в пору расцвета сталинского культа и вакханалии «вредительства». Но если прислушаться к академику П.Л. Капице, ядерная физика в СССР к началу 30-х годов переживала период юношеского энтузиазма, самоопределения, интенсивного поиска и параллельно существующего кричащего дефицита во всем — кадрах, материальном обеспечении, творческой раскованности. Его собственная позиция отражала эту внутреннюю раздвоенность, неоднозначность идущих процессов, их противоречивый характер и скептицизм(1). Именно в это время на передовые позиции в ядерной физике выдвигается могучая фигура И.В. Курчатова. Рядом с ним работают Ю.Б. Харитон, Я.Б. Зельдович. Но тогда же идут под расстрел талантливые ученые Б.М. Гессен, М.П. Бронштейн; брошен в тюрьму Л.Д. Ландау. Факторов торможения было предостаточно (в том числе, как об этом говорил сам Капица, прежде всего «плохое наследство», а также конфликт поколений в физике) (2), и тем не менее А. Иоффе, И. Курчатов, А. Алиханов, Л. Арцимович, Я. Френкель, Я. Хургин и другие сотрудники Ленинградского физико-технического института в начале марта 1938 года поставили на правительственном уровне вопрос об экспериментальной базе ядерных исследований. «Атомное ядро, — писали они, — стало одной из центральных проблем естествознания».

Символично, что этот документ, отосланный в СНК СССР на имя В.М. Молотова, открывает первую книгу документальной серии. Создание постоянной Комиссии по атомному ядру при Физико-математическом отделении АН СССР (конец ноября 1938 года), письмо Президиума Академии наук в СНК СССР «Об организации работ по изучению атомного ядра в Союзе» от 28 января 1939 года, доклад И.В. Курчатова «О проблеме урана» в феврале 1940 и записка В.И. Вернадского, А.Е. Ферсмана и В.Г. Хлопина заместителю председателя правительства Н.А. Булганину «О техническом использовании внутриатомной энергии» от 12 июля 1940 — все это свидетельства прорыва отечественной исследовательской мысли в зону, еще вчера безоговорочно относимую к научной фантастике или «идеалистическим вывертам». До широкомасштабного осуществления всех идей и предложений было еще очень далеко (помешали война, синдром неверия в практическое применение внутриядерной энергии, а также, не в последнюю очередь, внутриакадемические склоки), но первые важные самостоятельные шаги, выходящие за рамки чистого подражательства и в чем-то сопоставимые с историей рождения атомных проектов в других странах, уже были сделаны. Для некоторых, добавим, — с риском для жизни или ценою самой жизни.

В этой же плоскости лежат приводимые в первой книге серии интереснейшие документы, связанные с заявкой молодых сотрудников Харьковского физико-технического института В. Маслова и В. Шпинеля (от 17 октября 1940 года) «Об использовании урана в качестве взрывоопасного и отравляющего вещества», адресованной в Бюро изобретений Народного комиссариата обороны СССР. В этой заявке изложена была идея создания «урановой бомбы, достаточной для разрушения таких городов, как Лондон или Берлин». Реальный исторический контекст подсказывает нам нечто существенное из области тогдашнего менталитета советских людей, будь они «лириками или физиками»: они ждали любого сюрприза от Запада в целом, не делая различий между германским нацизмом и британским империализмом. Но исключительно интересно то, что заявка Маслова и Шпинеля появилась всего лишь чуть позднее (и конечно же, вне всякой связи) знаменитого меморандума немецких физиков-эмигрантов Отто Фриша и Рудольфа Пайерлса, представленного в марте 1940 года правительству Англии и говорящего о реальной возможности создания «супербомбы, основанной на ядерной цепной реакции в уране». Заявку харьковских физиков положили под сукно, сочтя несвоевременной или малообоснованной, а вот меморандум Фриша и Пайерлса сразу же изменил отношение правительства Его величества к использованию атомной энергии в военных целях.

Как же нам быть теперь с проросшим на почве фолькс-хистори еще одним популярным стереотипом — представлением о том, что главной созидательной силой советского атомного проекта была научно-техническая разведка? Сейчас мы располагаем относительно полным «корпусом» документов, свидетельствующих об активности и реальном вкладе советских разведчиков. И без них в условиях войны было не обойтись. Говоря об атомном проекте, В.И. Вернадский утверждал, что «нужно было идти теорией, немедленно проверяя ее опытом». Разведка давала этот опыт, сокращая до минимальных пределов связанные с ним издержки, и ее данные позволяли ориентироваться в отношении того, что делается в Германии, США и Англии. И вместе с тем сотни публикуемых документов убедительно доказывают, что разведданные прежде всего помогали преодолеть инерционность мышления, неверие и осторожность. Науку, ученых, талант инженеров и организаторов производства они подменить не могли. Огромное значение они имели и для тех в Кремле, за кем всегда было последнее слово. И кто плюс ко всему был отягощен неосведомленностью пополам с боязнью риска. Решение о форсировании согласно жесткому графику работ знаменитой курчатовской Лаборатории № 2 было принято лишь в конце августа 1943 года после получения в Москве развернутого отчета советских резидентов о разведматериалах из Англии и США от 12 августа 1943 года.

Однако нет ничего удивительного в том, что некоторые ведущие советские ученые-физики (П.Л. Капица, например) настороженно относились к информации, получаемой по каналам разведки из-за рубежа, полагая, что их «дают нам для того, чтобы сбить с правильного пути». Следовательно, можно предположить, что далеко не все вовлеченные в советский атомный проект ученые, специалисты и управленцы до «успешно» проведенных бомбардировок Хиросимы и Нагасаки полностью полагались на те сведения, которые поступали к ним из источников, близких к спецслужбам. Для государственных же деятелей с их особыми приоритетами, диктуемыми военной обстановкой, вообще вся эта «возня» с извлечением гигантской энергии из микромира выглядела химерой, а для многих представлялась расчетливым распространением дезинформации. Так было не только в нашей стране, но первое время и в США, и в Англии. Характерно, что такой сведущий в области военных технологий политик, как Уинстон Черчилль, ссылаясь на появившиеся в печати сообщения о возможности создания нового «сверхоружия» на базе атомной энергии, писал в августе 1939, что эти легенды подбрасываются в английскую прессу нацистской «пятой колонной» с целью деморализации нации.

Опубликованные материалы, относящиеся уже непосредственно к решающей фазе создания советского атомного оружия (1945-1949 годы), позволяют сделать ряд выводов, которые имеют прямое отношение к вопросу о способности (или готовности) руководства Советского Союза принять на себя риск новой большой войны с применением оружия массового уничтожения. Иными словами — ответить на вопрос, стала ли ближе третья мировая война после того, как сталинское руководство почувствовало себя в силах разрушить американскую монополию на атомное оружие.

По логике ряда критиков внешней политики сталинизма, атомное оружие в руках у тоталитарного режима могло только способствовать росту его агрессивности. Но, как видно из документов, здесь не было и не могло быть прямой корреляции. Постановления и распоряжения ГКО, СНК и СМ СССР, относящиеся к атомному проекту СССР, за 1945-1949 годы — прежде всего объективная констатация осознанного отставания Советского Союза в части научно-исследовательских и опытных работ в области «внутриатомной» энергии, отсутствия многих наукоемких производств, составляющих основу атомной промышленности («плохое наследство» по П.Л. Капице), неразвитость сырьевой базы, технологической зависимости (в материальном и опытно-экспериментальном плане) от зарубежных достижений. Организация Специального комитета и Первого главного управления (ПГУ) сразу же после бомбардировки Хиросимы и Нагасаки 20 августа 1945 года суть начало приведения в действие общенационального плана по созданию (с нуля) принципиально новой оборонной отрасли. Планировать блицкриг против мирового империализма, ставя перед собой одновременно такую задачу в полуразрушенной стране, было бы чистым безумием. Третья мировая война неминуемо должна была стать атомной, а к ней Советский Союз был не готов в абсолютном значении.

Более того, документы свидетельствуют, что производство атомных бомб с его колоссальной инфраструктурой вызвало отток высококвалифицированных научных, инженерных, управленческих кадров и рабочей силы из «старых» оборонных отраслей СССР, занятых производством традиционного вооружения, затрудняло маневрирование сырьевыми, технологическими и финансовыми ресурсами. Таким образом, РДС-1 («штрихкод» для первой советской атомной бомбы), еще не родившись, фактически сковала руки сторонникам неограниченного расширения сухопутных сил, ВВС и ВМС. Демобилизация армии, проведенная Сталиным после войны, была связана с этим либо прямо, либо косвенно. Родился, сознаваемый многими, фактор «сдерживания», базирующийся на диспаритете, реально сложившемся в области новейшего оружия массового уничтожения. Одна сторона успела использовать его в условиях войны, вторая — мысленно могла примерять на себе его эффективность, степень неприемлемого урона. Совершенно очевидно, что военные тревоги 1945-1950 годов могли оказаться более острыми и болезненными, не будь этого фактора сдерживания.

Опубликованные документы проясняют и связанный с предыдущими рассуждениями вопрос о сроках преодоления отставания СССР от Америки в области создания атомной бомбы и накопления атомного оружия. Первоначальные наметки в отношении РДС-1 и РДС-2 (первой и второй советских атомных бомб) оказались невыполнимыми. Согласно планам, к концу 1949 СССР должен был иметь три атомные бомбы. Словесная контригра с заявлениями об овладении секретом атомной бомбы, предпринятая советской дипломатией уже в конце 1945, хотя и грозила обернуться конфузом, но вместе с тем свидетельствовала о трезвом подходе Кремля к изменившемуся характеру войны в ядерный век и к вопросу о шансах СССР вести силовое противоборство с Америкой.

Простые факты говорят сами за себя. Только весной 1949 года в СССР было намечено строительство сборочного завода мощностью 20 атомных бомб в год. Между тем по плану «Дропшот» (1949) США готовы были сбросить уже десятки атомных бомб на 200 городов СССР. К середине 1950 запас атомных бомб в США составлял 300 единиц. Осознание Кремлем величины неприемлемого урона в случае военной конфронтации с Америкой было отражено в особых распоряжениях СМ СССР (конец октября 1949) о выработке Министерством вооруженных сил СССР методов защиты войск и населения «в условиях возможного применения атомного оружия». Что мог противопоставить Советский Союз массированному атомному удару по промышленным городам страны? Ничего, кроме подземных бомбоубежищ с примитивными средствами радиационной безопасности, хотя в известном сообщении ТАСС от 25 сентября 1949 года и было сказано, что СССР имеет в «своем распоряжении» атомное оружие с 1947 года.

В США известие об испытании советской плутониевой бомбы (Джо-1) под Семипалатинском 29 августа 1949 года было воспринято, как гром среди ясного неба. Президент Г. Трумэн полагал, что «эти азиаты» долго не смогут освоить новейшие технологии, необходимые для производства атомных бомб. Говорили о взорвавшемся реакторе. Но паники не было. Всем было ясно, что у Советского Союза не было и не могло быть еще долго никаких запасов готовых к использованию атомных боеприпасов. Существовала также уверенность, что Кремль не имеет и долго еще не будет иметь средств доставки оружия нового поколения — стратегических бомбардировщиков, баллистических ракет, способных нести ядерный заряд и реально «достать» территорию США. И в самом деле, Сталин не был озабочен этой проблемой вплоть до 1948 года. И только к этому времени появляются первые планы приспособления бомбардировщиков Пе-8 и Ту-4 для бомбометания атомными бомбами.

О своевременности и несвоевременности всех этих распоряжений (хотя любые другие сроки были нереальны) лучше всего судить, сопоставляя с приготовлениями другой стороны в пору, когда союзнические отношения еще сохранялись просто в силу непрекращения действия соответствующих международно-правовых актов и соглашений периода Второй мировой войны. Москве уже в сентябре 1945 стало известно о демонстрационном межконтинентальном перелете трех американских «летающих крепостей», бомбардировщиков Б-29 (аналогов «Энолы Гей», сбросившей атомную бомбу на Хиросиму) с аэродрома на Хоккайдо до военно-воздушной базы в Чикаго. Об этом писали все ведущие американские газеты, некоторые из них делали откровенные намеки на то, что этот перелет имел задачу произвести устрашающий эффект на потенциального противника. Командором перелета был генерал Куртис Ле Мей, ковровыми бомбардировками разрушивший весной 1945 года десятки японских городов, включая Токио.

Но что скорее всего Москве не было известно, так это то, что с участием командования ВВС США еще раньше, в августе 1945, специально для руководителя американского атомного проекта генерала Лесли Гровса был подготовлен секретный документ, имеющий выразительное название «Стратегическая карта некоторых промышленных районов России и Маньчжурии». Документ был датирован 30 августа 1945 года и содержал перечень крупнейших городов Советского Союза и Маньчжурии, с указанием их географического расположения, сведений о населении, промышленном потенциале в масштабе национальной экономики и указаниями первоочередных целей для воздушного поражения. Среди «помеченных» значились «15 ключевых городов» — Москва, Баку, Новосибирск, Горький, Свердловск, Челябинск, Омск, Куйбышев, Казань, Саратов, Молотов, Магнитогорск, Грозный, Сталинск (скорее всего это Сталино), Нижний Тагил. В приложении приводился расчет количества атомных бомб, требуемых для уничтожения каждого из этих городов, с учетом имеющегося опыта Хиросимы и Нагасаки. Требуемое число атомных бомб для Москвы и Ленинграда, согласно прикидкам,было одинаковым — по шесть штук на каждую из столиц(3).

Нам ничего неизвестно (по крайней мере из публикуемых материалов) о чем-то подобном в расчетах советского руководства. Вообще Сталин с видимой осторожностью относился к вопросу о привлечении военных к планированию атомной стратегии. О придании ей наступательного характера вообще речи не было. Косвенно об этом можно судить по тому, что на единственном (кроме приема И.В. Курчатова Сталиным 25 января 1946) совещании с 1945 по 1953 годы у Сталина по «атомным делам» 9 января 1947 не присутствовал ни один из военных деятелей. Их не было ни в списке № 1 (лиц, подлежащих приглашению по всем вопросам), ни в списке № 2 (лиц, приглашаемых на совещание по отдельным вопросам). Из членов Политбюро присутствовали Молотов, Берия, Маленков, Вознесенский. Даже пользовавшийся тогда особым расположением Сталина Н.А. Булганин, занимавший пост первого заместителя министра обороны (вскоре стал министром вооруженных сил), отсутствовал в списках приглашенных. Необязательным (а скорее всего и бесполезным) Сталин посчитал и присутствие Ворошилова, входившего в состав Политбюро. Одним словом, военных «просили не беспокоиться».

Мотивацию Сталина в «атомном вопросе» так до конца, конечно же, не удастся выяснить. Публикуемые документы, однако, дают возможность подобрать к ней что-то вроде зонда, позволяющего, по крайней мере, выдвигать версии или опровергать их. Так, мы оказываемся чуть ближе к разгадке семипалатинского испытания на «полигоне № 2».

Дело в том, что Сталин уклонился от письменного визирования решения об испытании. Проект постановления СМ СССР «Об испытании атомной бомбы» от 26 августа 1949 года им не был утвержден, хотя вопрос обсуждался в ЦК, и все дальнейшие мероприятия шли своим чередом согласно пунктам этого проекта. Подпись председателя СМ была, но следов руки Сталина на документе нет. Обратим внимание и на то, что никакого специального сообщения о проведенном испытании сделано тоже не было.

Могут быть предложены различные объяснения этой странной забывчивости и промедления: боязнь фиаско и увековечения в истории своего имени в связи с ним; обычная манера Сталина предоставить исполнителям сполна расплатиться за риск принятого им решения; желание никак не связывать сроками руки ученым в исключительно деликатном деле испытания нового оружия и некоторые другие.

В качестве основной, думаю, может быть выдвинута следующая гипотеза: Сталину казалось важным продолжать мистифицировать противника и союзников, создавая впечатление, что СССР уже ряд лет имеет в своем распоряжении атомное оружие, продолжает его накапливать и, следовательно, не уступает американцам, по сути дела, ни в чем. Ссылка на заявление Молотова от 6 ноября 1947 года, содержавшаяся в сообщении ТАСС от 25 сентября 1949 года, подтверждает стремление советского руководства и, разумеется, лично Сталина не дать противнику извлечь пропагандистскую выгоду из саморазоблачений Кремля. Советские люди и весь остальной мир должны были знать, что его, Сталина, слова не расходятся с делами, оборонная мощь страны неуклонно и планомерно возрастает. Следуя этому сценарию, Сталин вел себя явно нестандартно, всячески демонстрируя, что в конце августа 1949 ничего необычного не произошло. Западу надлежало всего на всего убедиться, что игра в «догоним и перегоним» давно закончилась, а социалистической науке и экономике по плечу любые задачи. Психологически это был довольно точно по-восточному рассчитанный ход: Вашингтон хотели отучить раз и навсегда думать о своем абсолютном технологическом превосходстве и приучить к мысли, что СССР способен нанести сокрушительный удар.

Грандиозный успех 29 августа 1949 года (испытание советской атомной бомбы под Семипалатинском) был начисто лишен традиционного советского пафоса — не было праздничных рапортов и публичных торжеств. Все было выполнено в будничном тоне, без всякого эпатажа и игры мускулами. «Специальное задание правительства» было выполнено, исключительные заслуги перед Родиной в деле решения «проблемы использования атомной энергии» большой группой ученых и работников промышленности отмечены постановлением СМ СССР о награждениях с грифом «Сов. секретно». Нигде, ни в одном из документов, как бы венчающих все усилия, нет и следов нагнетания атомного психоза, патриотического фанфаронства и шапкозакидательства. Все чисто по-деловому, предельно лаконично и сухо.

Грубо говоря, лабораторная (подготовительная) стадия атомного проекта СССР заняла четыре года и приходится на время войны. Активная фаза создания атомной промышленности и работа над атомной бомбой относятся уже к эпохе после Хиросимы. 1945-1949 годы — это еще четыре напряженнейших года самоотверженного, на пределе сил, труда. В памяти встает замечательный фильм «Девять дней одного года». Так вот, если отвлечься от профессиональной стороны сюжета — это фильм о человеческих характерах, одержимых одной великой целью. Издание, о котором здесь идет речь, — документальное подтверждение правдивости этих характеров, талантливо угаданных и нарисованных Михаилом Роммом.

В предисловии к первой части первого тома всей документальной серии, написанном одним из участников САП Л. Феоктистовым, справедливо сказано, что увидевшие свет материалы по истории советской атомной бомбы напоминают «захватывающий добротный детектив». Можно было бы добавить — по-шекспировски монументальный.

В заключение нам осталось сказать, что в сложной и трудоемкой работе над уже вышедшими книгами документальной серии по истории САП принимало участие большое число научных учреждений — Российская академия наук, Администрация Президента Российской Федерации, Министерство обороны РФ, Служба внешней разведки, Росархив и некоторые другие. Основная тяжесть работы легла на два научных учреждения — Государственный научный центр РФ «Физико-энергетический институт» имени академика А.И. Лейпунского и Российский федеративный центр «Всероссийский научно-исследовательский институт экспериментальной физики».

Особо должна быть отмечена работа составителей — Л.И. Кудиновой, Г.С. Синицыной, Н.М. Осиповой (т. I, ч.1) и Г.А. Гончарова, П.П. Максименко, В.П. Феодоритова (т. II, кн. 1).

1 См. Капица П.Л. Научные труды. Наука и современное общество. – М., 1998. — С. 98-107.
2 Там же. С.26.
3 Rhodes, Richard. Dark Sun. The Making of the Hydrogen Bomd. — New York, 1996. — P. 23, 24.

Виктор Мальков



См. также:

Услуги стоматологических клиник по зубному протезированию
Бытовые кондиционеры в современных домах
Услуги сервисных компаний по ремонту стиральных машин
Услуги типографий
Программируемые логические контроллеры и их применение в промышленности
Интернет-магазины мебели
Курсы иностранных языков в Кирове
ПРОЕКТ
осуществляется
при поддержке

Окружной ресурсный центр информационных технологий (ОРЦИТ) СЗОУО г. Москвы Академия повышения квалификации и профессиональной переподготовки работников образования (АПКиППРО) АСКОН - разработчик САПР КОМПАС-3D. Группа компаний. Коломенский государственный педагогический институт (КГПИ) Информационные технологии в образовании. Международная конференция-выставка Издательский дом "СОЛОН-Пресс" Отраслевой фонд алгоритмов и программ ФГНУ "Государственный координационный центр информационных технологий" Еженедельник Издательского дома "1 сентября"  "Информатика" Московский  институт открытого образования (МИОО) Московский городской педагогический университет (МГПУ)
ГЛАВНАЯ
Участие вовсех направлениях олимпиады бесплатное
строительство ангаров Главная. Ни одно ныне существующее государство не может успешно развиваться без современной, развитой, высоко технологичной, транспортной инфраструктуры. Одной из важных составляющей которой является малая авиация, в частности вертолетные перевозки.

Номинант Примии Рунета 2007

Всероссийский Интернет-педсовет - 2005