Русский человек на randez vouz c Америкой

Леонид Хотин эмигрировал в Америку давно, еще в семидесятые. В России он занимался социологией. В Сан- Франциско продолжил свои занятия, только теперь он опрашивал эмигрантов. Добывал на эти занятия гранты. В отсутствие оных зарабатывал на жизнь чем придется, но исследований не прерывал никогда. Как никогда не прекращал пристально следить за русскоязычной печатью.
Уже давным-давно он издает маленький реферативный журнал «Зарубежная печать на русском языке». За эти годы он ценой порой неимоверных усилий сохранил пространство своего научного интереса и человеческого интереса тоже, потому что одно неотделимо от другого. Теперь он часто втолковывает мне, что русская эмиграция — по-прежнему часть России, только наделенная уникальным опытом, который можно и нужно использовать здесь, у нас.
Благодаря Хотину и его журналу я могу сегодня представить мнения самих эмигрантов из России об Америке и о себе в Америке. Среди авторов почти нет громких имен, это обыкновенные эмигранты третьей волны: сто рефератов их выступлений в двенадцати русскоязычных газетах и журналах Америки и в одной немецкой газете собраны под одной обложкой.

Хотин трижды прав

Они действительно остались частью нашего общества, унесли с собой многие его характерные черты, некоторые усилив в особых своих обстоятельствах чуть ли не до карикатурности. Например, искреннюю детскую обиду на Америку за то, что она, как оказалось, не вполне (вполне не…) соответствует их страстным ожиданиям и слепой влюбленности из тоталитарного далека. Именно так обижаются сегодня наши соотечественники, ходившие на митинги конца восьмидесятых годов, на демократию: они так ее ждали, так много сделали для ее прихода — и где благодарность?!

«Многие видят Америку сквозь амбразуру ходячих мифологий» (В. Аврукин).

«Многие иммигранты резко критикуют Америку, категорично и вместе с тем безосновательно, часто основываясь на отдельных фактах или просто слухах. Вот несколько подобных обобщений: «Плохо лечат, врачи безграмотные», «Школы никуда не годятся», «Культура низкая», «Читать разучились» (И. Гурвич).

«Рушится в глазах иммигрантов красивый миф о безупречном американском сервисе» (В. Торчилин).

«Миф об отсутствии хамства в Америке лопнул, как воздушный шарик, в соприкосновении с реальной американской действительностью. Здесь тоже хамят, и еще как» (Д. Гай).

Об одержимости мифами говорят даже с некоторым кокетливым вызовом — так подчеркивает свою беззащитную доверчивость дамочка с распахнутой сумкой, из которой украли кошелек. Подлинная вина, разумеется, на других. Прежде всего — на Америке, которая категорически «не соответствует».

Она виновата даже не в том, что ее юридическая система, система образования, сервис оказались далеки от полного совершенства, хотя и в этом тоже. Наш человек с каким-то садомазохистским удовольствием пересказывает всякие истории на эту тему, почерпнутые в англоязычной прессе, своим менее образованным собратьям, как будто сам только что их добыл на личном опыте или извлек из пыли архивов, секретной папки ЦРУ, закрытого письма министра президенту. Сам факт открытого обсуждения проблем его нисколько не трогает, как и наших соотечественников давно не трогает свобода слова; скорее, они склонны эту свободу ограничить, каждый по-своему, но непременно для всех.

Так вот все-таки, как я подозреваю, не это главное — судебные ошибки, халтурное лечение, мелкое мошенничество и хамство в сервисе. Тем более что, не признаваясь в этом, они в глубине души прекрасно понимают то, что осмелился написать один из них: все стоит денег, хорошее лечение и хороший сервис существуют, но они дороги, таких денег у иммигрантов чаще всего нет. И все же главное в другом, в том, что «нас, русских, здесь не любят», не ценят, не отдают нам должное. Более всего нашего человека в Америке ранит ее глубокое к нему равнодушие при неукоснительном соблюдении всех взятых на себя обязательств, например, с пособиями, выплачиваемыми без малейших задержек. «Свобода вас примет» у входа, но не радостно, а деловито. А хочется, чтобы радостно.

Подозреваю, это очень сходно с переживаниями нынешней российской интеллигенции старшего поколения, которая потерю статуса в обществе переживает намного болезненнее, чем снижение материального уровня жизни: прежде она, интеллигенция, ощущала себя авангардом и духовным руководителем народа, а при некоторых ухищрениях — и власти, теперь же, чтобы сохранить авторитет, особенно в глазах молодежи, необходимо доказать свою способность не просто к выживанию, но к успеху в новых условиях, а это дается не всем. В чем, разумеется, виноват кто угодно, только не сама интеллигенция, — власть, не обеспечившая ей успех; молодежь, слишком меркантильная, чтобы ценить духовность; общество в целом, потерявшее «правильные ориентиры».

Вот и американцы, прежде всего — «они бездуховны»:

«Жизнь среднего американца бесцветна, бездуховна, и такой же становится жизнь иммигранта, если ему удается реализовать Американскую Мечту… Смысл жизни в русской среде был когда-то главным предметом и смыслом дискуссий. В иммигрантской среде эта дискуссия завершена. Ответ найден. Смысл жизни в успехе, достижении Американской Мечты о материальном благосостоянии» (М. Гофман).

Американцы просто не в состоянии оценить и с должной эффективностью использовать образование, высокий профессионализм и прочие прекрасные качества своих новых сограждан:

«Три четверти русскоязычной эмиграции работает не по специальности: в различных сферах сервиса, не требующих серьезной квалификации. И это при том, что речь идет о, может быть, наиболее высокообразованной части американского общества» (В. Кандинов).

Кто-то ядовито пошутил на эту тему: «Меня здесь совсем не ценят, — жалуется приехавшая в Америку такса подруге, — а ведь в России я была сенбернаром».

Разочарование порождает ностальгию, она звучит совсем уж неожиданно в устах тех, кто с великим трудом вырывался из тоталитарной страны, где их выгоняли с работы, клеймили как предателей родины, где, как они считали, у их детей не было будущего. А теперь один из них пишет с явной тоской по прошлому: «Понятия Родина, любовь, честь, порядочность, дружба, то, что нам вбивали в голову, заменены одним словом — деньги. Они правят бал».

В состоянии легкой оторопи я включила телевизор — подошло время новостей. А по телевизору поэт и политик Лукьянов меланхолично заметил, что никаких необоснованных арестов в советские времена не было, кроме тех, что уже были в свое время осуждены партией и правительством; и какой замечательный человек был Юрий Андропов, который завел моду лечить диссидентов галоперидолом и электрошоком до полной потери личности.

Лукьянов-то, конечно, лукавил, но, как выяснил ВЦИОМ, от опроса к опросу все больше россиян, в том числе и молодых, искренне убеждены, что рассказы о всяком государственном терроризме, тотальной слежке и унижениях есть в лучшем случае преувеличения, в худшем — наглая клевета. Особенно обидно слышать это от тех, кого в советское время как раз гноили и унижали: на таможне, например, практически все отъезжавшие через такое унижение проходили. Так вот же — не помнят…

Да, Хотин, конечно же, прав: русские эмигранты в Америке — плоть от нашей плоти, кровь от нашей крови. И характер наш, и многие психологические особенности. Например, ригидность, жесткость, узость, неспособность понять человека другой культуры, да просто мысли такой даже нет, что необходимы такие усилия, что он может быть другим.

Например, горячая дискуссия вокруг склонности американцев доносить своему начальству о неблаговидных поступках коллег, сокурсников, одноклассников. В нашей полулагерной культуре донос — великий грех, и понятно, почему: даже в относительно травоядные времена развитого социализма все помнили, что доносы в буквальном смысле слова — убойная сила. Не могу сказать, что мне нравится доносительство американцев, я ведь сама-то из нашей культуры, советской в основе своей, но я хоть отдаю себе отчет, что эти элементы американского жизнеустройства связаны как-то по-иному, имеют там иной смысл, иное содержание. А для новых американцев русского происхождения все очевидно: американцы, как известно, дурно воспитаны, не знают и не понимают самых элементарных вещей:

«Американцы с легкостью доносят друг на друга потому, что не знают, что это дурно, так же, как не знают, что в транспорте надо уступать место пожилым, и абсолютно невежественны во всем, что касается поведения мужчин по отношению к женщинам в общественных местах. Общество это примитивно по самой своей сути, и здесь любой поступок расценивается не с точки зрения морали, а с точки зрения «выгодно — невыгодно». Доносить выгодно, ибо за это похвалят» (И. Коршикова).

Все это автора просто шокирует, но… живя в Америке, приходит к выводу она, надо жить по-американски, и разъясняет: «С волками жить — по-волчьи выть». С каким, однако, изяществом и чувством собственного превосходства над аборигенами отказывается она от собственных ценностей! Честно говоря, я не слыхала, чтобы кто-нибудь в Америке пострадал за недоносительство, в крайнем случае наша моралистка рискует некоторым неудовольствием начальника, только и всего.

Неспособность к диалогу с Другим, в каком бы обличье оно нам ни являлось, монологичность считается отличительной чертой русской культуры. Это качество внушает некоторым исследователям глубокий пессимизм по поводу нашего врастания в современное европейское сообщество, основа которого — как раз терпимость и диалог, постоянное соотнесение интересов, ценностей, представлений (не отказываясь от своего, понять и принять точку зрения иного).

Опыт эмигрантов последней волны показывает, как невероятно трудно преодолеть в себе эту ригидность и нетерпимость: люди, сознательно порвавшие с прошлым, несут его в себе и не могут от него избавиться, хотя оно очень мешает их адаптации в новых условиях.

Получается, опять прав Хотин, когда говорит, что нам полезно изучать опыт русских, переселившихся в Америку и давно уже живущих в условиях рынка и демократии. Этот опыт, судя по всему, свидетельствует, что человек (в среднем, то есть чаще всего) будет держаться за прежние свои привычки, ценности и представления до последнего. Он готов отрицать очевидное и убеждать себя и окружающих в том, что совершенно счастлив своей новой жизнью с маниакальной настойчивостью, которая через какое-то время начинает внушать серьезные подозрения. (М. Неймарк, психолог, переехавшая в Америку, утверждает, что это одна из самых распространенных психологических реакций на шок погружения в иную культуру; распространеннее такой эйфории только противоположная реакция — депрессия.) Может обвинять в том, что завышенные и вообще ни с чем несообразные ожидания оказались обмануты, всех вокруг, кроме себя самого, и освоить роль жертвы обстоятельств: «Америка здесь оказывается в роли вчерашней России — принимает огонь на себя. Вчерашняя ненависть к себе нашла внешний объект» (И. Фрост). Может расплачиваться депрессией за тайное подозрение в собственной несостоятельности.

«Склонных к депрессии людей, одиноких и подлинно несчастных, в эмигрантской среде очень много. Потеря любимой профессии, родных, друзей, того культурного слоя, к которому они принадлежали, — вот что делает этих, как правило, пожилых людей несчастными». Это рассказала журналисту М. Поповскому бывшая учительница из России, теперь — социальный работник в Америке.

«На вопрос о различии в поведении ее пациентов — коренных американцев и русских иммигрантов — доктор Фастовская говорит: «Если первые, будучи по природе своей в массе людьми открытыми, войдя в кабинет, тотчас рассказывают все вплоть до самых интимных проблем, приведших их к врачу, то русские иммигранты чаще скованны, разговорить их непросто!». Она отмечает, что американцы нередко сами просят помочь им «изменить характер», так как понимают, что становятся невыносимы для окружающих. Опрос, который провел автор в Квинсе, показал, что около 80 процентов русских иммигрантов, страдающих депрессией, вообще не обращаются к врачу» (В. Кандинов).

«Врач-психолог доктор Дру считает, что с русскими пациентами работать сложно. Он говорит: «Это мужчины, которых обычно привозят родные или друзья. Все очень скрытные, стараются ничего о себе не рассказывать, хотя английский знают неплохо. Замкнутые и необщительные. Иногда нарушают указания врача, чем себе вредят. В характере, бывает, сочетаются инфантилизм с чувством мужского превосходства. Все это очень затрудняет лечение, потому что курс основан на общении, доверии, и очень важны собственные усилия пациента. А эти пациенты как бы ожидают, что за них все сделает врач, но так не бывает…”» (М. Шатерникова).

При всем том люди прежде всего пытаются выжить и даже по возможности улучшить свое положение привычным путем, так, как добивались этого в той, прежней жизни. Кто привык работать — работает; кто привык к иждивенчеству — цепляется за любую «халяву»; кто привык обманывать государство советское, теперь пытается всячески обмануть государство американское. Последние два способа поведения, как можете догадаться, чрезвычайно распространены в русской иммигрантской среде. Один анонимный автор даже считает, что именно поэтому иммигранту лучше держаться подальше от бывших соотечественников и стараться не жить с ними рядом:

«…В таких поселениях сохраняется социальная и психологическая деформация личности, характерная для жизни в Советском Союзе, — стремление схитрить, обойти закон, урвать даже то, что не очень нужно, а также отсутствие жизненной активности, что проявляется в стремлении некоторых эмигрантов всю жизнь прожить на государственном пособии».

Америка так устроена, что в принципе при некоторых ухищрениях или после определенного возраста можно оставаться иждивенцем государства, даже если ты не работал на него ни одного дня своей жизни, до конца своих дней. Но это не всех устраивает. Многие после неприятного удивления и депрессии или после натужной эйфории приходят в себя и начинают обустраивать новое пространство своей жизни, бороться за достойную позицию в обществе.

И сразу становится насущной необходимостью внести коррективы в сладкие грезы, не поменяв их на сказки ужасов, а приблизив к реальности:

«Далеко не все будущие эмигранты, особенно из интеллигентской среды, понимали, что американские «равные возможности» — это отнюдь не равные шансы на их осуществление. К приехавшим в страну специалистам предъявляются те же требования, что и к коренным жителям страны, и одно из первых — свободное владение языком. Еще одна иллюзия будущих иммигрантов — что языку можно выучиться быстро, так как «эмигрантов языку учат».

В явно искаженном виде приходит информация о потребности Америки в специалистах — в некоторых областях потребность настолько мала, что и американцам с высокой квалификацией найти работу непросто» (В. Кандинов).

И еще в одном прав Леонид Хотин: их опыт бесценен для нас, ибо это опыт преодоления ситуации, к которой нельзя быть готовым. Это опыт преодоления себя, прорыва в новое качество. Конечно, это опыт далеко не худших из нас. Дело даже не в том, что в подавляющем большинстве это люди образованные, хотя среднестатистический русский эмигрант действительно куда образованнее среднестатистического россиянина. И не в том, что, проявив должное терпение, энергию, инициативу, они чаще всего достигали успеха, пополняли собой средний класс Америки с доходом несколько выше среднего:

«По сведениям Феликса Андреева, исполнительного директора Ассоциации бизнесменов Брайтона, сегодня в Нью-Йорке проживают более двухсот русских миллионеров, что совсем немного в процентном отношении: если правда, что русская община в большом Нью-Йорке выросла до полумиллиона человек, то, согласно среднеамериканской статистике, в ней должно быть около семи тысяч миллионеров.

Если верны данные того же Феликса Андреева, то по всей стране средний заработок русскоязычной семьи в 1995 году составлял от 60 до 70 тысяч долларов, что на 15 — 20 процентов превышает средний заработок американской семьи. Есть более низкие данные: 35 — 39 тысяч в год, но это все равно больше, чем у коренных американцев, которые говорят, что русские слишком уж рьяно служат Доллару, оттого и богатство. Иммигранты возражают: американцы обленились, могут позволить себе — им не надо, как нам, прокладывать себе дорогу грудью, ковать будущее для детей» (А. Симонов).

Они — об этом ясно говорят некоторые рефераты — преодолели не только ситуацию, но и себя. Сумели посмотреть на себя со стороны. Сохранили чувство юмора и чувство собственного достоинства, не позволяющего самоутверждаться за счет уничижения образа другого.

Наверное, таких еще больше среди тех, кто не пишет статей в русскоязычную прессу и вообще статей не пишет, а пишет письма или какие-нибудь заметки. Но благодаря хотинскому журналу мы можем их себе представить. Людей, занявших в мире пусть не самое веселое, но достойное место. Людей, у которых нам сегодня действительно надо учиться.

P.S. Во избежание всяческих недоумений: американцы как таковые, особенности их культуры, характера и т.д. в данной статье не рассматриваются вообще. Эту интересную тему мы отложим на другой раз. Однако хотелось бы заметить: журнал Леонида Хотина наверняка был бы им интересен и полезен, чтобы взглянуть на себя со стороны, чужими глазами. Он очень полезен и нам, чтобы избавиться от сладких мифов о молочных реках с кисельными берегами.

Ирина Прусс