Методические материалы, статьи

Пространство и время в человеческих измерениях

Это происходит не только в науке, так устроен весь мир человеческий: новые эффективные способы решения определенных задач, обеспечившие успех, люди обязательно постараются применять в иных сферах жизни, не там, где они созданы.

Долгое время несомненным лидером и образцом научного знания была геометрия Евклида. Она восхищала многие поколения ученых и служила очевидным свидетельством того, что важнейшие истины могут стать достоянием человеческого ума. Она веками считалась образцом всякого достоверного знания, и именно к ней больше всего можно отнести известные слова И.Канта о том, что во всякой науке столько истины, сколько в ней математики.

Правда, к тому времени, когда были сказаны эти слова, уже была иная, созданная Декартом, Лейбницем и Ньютоном математика, казалось бы, позволившая физике стать не менее совершенной наукой. Прежде Б.Спиноза методом геометрических доказательств надеялся выстроить всеобъемлющую философскую систему, которая объяснила бы основы мироздания и основы человеческого участия в мире. После того как идеи Ньютона получили законченное выражение в трудах классиков математической физики (Лагранжа, Эйлера и других), именно механика заняла место абсолютного лидера науки и уже на ее основе пытались выстроить и мировоззренческие, и космологические, и даже социальные теории.

Идеи и принципы теории биологической эволюции Ч.Дарвина тоже произвели мощный сдвиг в научном и культурном сознании, в свое время их пытались применить в социологии, в политологии, в социальной философии. Одна из наиболее известных концепций научного развития, выдвинутая в семидесятые годы нашего века американским философом С.Тулмином, заимствует схему Дарвина для объяснения исторического развития научного знания. Огромное влияние на современную науку оказывают принципы и результаты кибернетики, теории систем, информатики.

Меняется и само представление о лидирующей науке: если раньше таковой считалась фундаментальная наука с ее гипотетико-дедуктивным методом, то теперь многие методологи считают более важными эвристические возможности теории, ее способность предлагать радикально новые идеи, резко расширяющие крут объясненных и предсказанных явлений. Причем разные теории из различных областей знания могут обладать такими способностями по самой своей понятийной природе, а не потому, что они похожи на какую-то одну, привилегированную в этом смысле науку. Получается, что лидерство в науке — понятие относительное, можно лидировать по-разному, в разных отношениях. И как раз способность теории неожиданным образом сочетать в себе свойства знаний и методов из очень разных сфер интеллектуальной работы позволяет надеяться на рывок.

Например, современная синергетика (теория самоорганизующихся систем, созданная Германом Хакеном), похоже, сейчас выходит если не в лидеры, то по крайней мере в привлекательный образец быстро развивающейся многообещающей науки. Она сочетает в себе строгость математических теорий (например, теории колебаний и качественной теории дифференциальных уравнений) с понятиями общеметодологическими и мировоззренческими: порядок, «круговая причинность» (взаимозависимость порядка и векторов состояний системы) и другие.

У современной науки нет единственного лидера, тем более нельзя сегодня говорить о какой бы то ни было теории как о единственной, чья «картина мира» и методологическая оснастка могли бы вобрать в себя все понятия, методы и результаты прочих наук.

Научная картина мира наших дней — это впечатляющее многообразие различных понятийных и методологических структур, каждая из которых строит свой «универсум»; ни один из этих миров науки не может претендовать на единственность и абсолютную истинность, но все они перекликаются друг с другом, обмениваются понятиями, аналогиями, методами. Иногда они близко сходятся и образуют некие синтезирующие «образы» или «картины» (таковы, например, результаты взаимодействия космологии с теорией элементарных частиц, математики и физической химии с биологией, экономики и общей теории систем и т.п.). Иногда, напротив, тенденции объединения сменяются быстрой дифференциацией: картины мира «разбегаются», становятся непохожими, вступают в спор между собой — и это вновь сменяется тягой к единству. В этом ритме бьется сердце науки нашего времени.

Даже такие фундаментальные понятия, образующие «каркас» научного мышления, как «пространство», «время», «число», «множество», «причинность», «вероятность», «размерность», без которых немыслим ни один научный «универсум», в разных универсумах имеют особый смысл, играют свою особенную роль.

Например, трехмерное («евклидово») пространство классической механики, четырехмерный пространственно-временной континуум Эйнштейна — Минковского, бесконечномерное пространство абстрактных математических теорий — у этих научных теорий есть нечто общее. А именно: пространство и время, фигурирующие в них, имеют размерность, их можно измерять, подобно тому, как измеряют вес, плотность, теплоемкость или электропроводность. Издавна это вызывало сомнение и удивление: чтобы измерять нечто, нужно это нечто иметь в качестве объекта — кусок металла, объем газа, источник тока и проводник. Но что мы измеряем, когда говорим, что пространство имеет «длину», «глубину» и «ширину», или что имеется в виду, когда говорят, что «время длится» из бесконечности или от нуль-момента до бесконечности?

Совсем не простой вопрос. Ни пространство, ни время, ни пространственно-временной континуум нельзя увидеть, к ним нельзя прикоснуться, почувствовать, они суть нечто «ненаблюдаемое» в принципе. Ни один даже самый тонкий прибор не усилит наши чувства так, чтобы мы восприняли пространство и время в качестве особых объектов, отделенных от тел, процессов, явлений. Когда-то это наводило на мысль о том, что пространство и время суть априорные (доопытные) интуиции чувственного восприятия (И.Кант); другими словами, это условия продуктивного познания, но не его результаты. Поэтому размерность пространства и времени есть простое следствие их априорности: мы смотрим на мир сквозь призму трехмерной пространственной и одномерной временной интуиции.

Мысль Канта потрясла философов и ученых и вызвала резкие споры. Дело не только в том, что она вела к субъективизации пространства и времени (эту философскую проблему сейчас оставим в стороне), сомнения вызывала сама апелляция к интуитивной очевидности пространственных и временных характеристик. Ведь по сути Кант объявил первичными чувственными интуициями те представления о пространстве и времени, которые лежали в основаниях ньютоновской теоретической физики. Это и есть тот случай, когда основные понятия лидирующей науки обретают характер «очевидностей», считаются бесспорными, совпадающими с «интуицией» или со «здравым смыслом», а всякие сомнения в этом или попытка ввести другие понятия выглядят «безумными», парадоксальной игрой интеллекта. Великий К.Гаусс не решился опубликовать свои исследования в области неевклидовой геометрии, а Н.Г.Чернышевский называл Н.И.Лобачевского свихнувшимся чудаком.

Положение может измениться (история науки знает немало тому примеров), и тогда былые очевидности уступят место иным, идущим от других теорий-лидеров. Но может быть и так, что каждый особый научный универсум опирается на собственные понятия и представления о пространстве и времени, которые в рамках своего универсума становятся «очевидностями» и фундаментальными основаниями всякого значимого рассуждения. Возникает методологическая догадка: пространство и время могут иметь иные, нефизические размерности и измеряться совсем не так, как это имеет место в физике, или, лучше сказать, в тех научных картинах мира, в которые физика входит как главная и необходимая часть.

В большинстве макро- и микрофизических теорий пространство полагается гомогенным (однородным): хотя числовые значения измеряемых пространственных величин могут меняться, это всегда измерения одного и того же пространства, каждая «точка» или фрагмент которого ничем не отличается от иных «точек» или фрагментов, разве что положением относительно выделенной системы координат.

Представим иную картину мира, в которой пространство полагается принципиально негомогенным. Каждая его «точка» или фрагмент обладает собственным смысловым содержанием, и эти смыслы различны: то, что можно сказать об одном таком фрагменте, уже в принципе нельзя повторить о другом. Кстати, и в физике гомогенное пространство стало фундаментальным физическим понятием только после научной революции ХVII — ХVIII веков. В физике Аристотеля, в которой вообще нет понятия пространства, есть понятие «места», занимаемого каким-либо телом. Тело, границы которого установлены неким другим, объемлющим его телом, занимает какое-то место (скажем, место Земли в Мировом океане, место океана в воздухе, воздуха в эфире и т.д.: мир в целом, Космос, не охватывается никаким иным телом, и вопрос о его «месте» попросту не имеет смысла). Поэтому, думал Аристотель, каждое место связано «по смыслу» с отношениями и взаимными движениями тел; у каждого тела, входящего в мировую структуру, имеется свое естественное место, которое, правда, может быть насильственно изменено (например, камень, брошенный чьей-то рукой, во время своего полета занимает «неестественные» места, но траектория его полета определена стремлением камня вернуться на «естественное» место).

Исторически физика шла от аристотелевской иерархии «мест» к ньютоновскому однородному, абстрактному, лишенному качественной определенности пространству. Но образ негомогенного пространства, в котором различные смыслы отдельных частей связаны с человеческими стремлениями и ожиданиями, всегда играл важную роль в культуре.

В ней, например, есть святые (сакральные) места, которые особым образом организуют «пространство культуры»: Мекка и Медина для мусульман, Святая земля для христиан, поля великих и малых сражений, где решалось историческое будущее народов, места неслыханных страданий (Освенцим, Хиросима)…

И для отдельного человека место его рождения остается особым на всю жизнь. Место, где похоронены родные или друзья, на жизненной карте человека выделено его чувствами, памятью, привязанностью. Есть места «благословенные», связанные с высшими взлетами души, и есть места «проклятые», места преступлений и нравственных провалов, неудач и роковых ошибок. Есть места, куда человек всю жизнь стремится, и места, которых он боится, места-символы надежд и несчастий, жизненного краха или взлета (вспомним рефрен чеховских сестер: «В Москву, в Москву!». «Сибирь» — место ссылок и забвения, культурной и политической смерти в сознании тысяч россиян в XIX веке и «Архипелаг Гулаг» — в сознании миллионов в XX веке).

В этой картине мира «близкие» и «далекие» места различаются не по числу километров: в годы «железного занавеса» Париж или Тель-Авив был несравненно более далек от Москвы и Петербурга, чем Владивосток или Магадан. Передвижение в пространстве человеческого мира осмысливается вовсе не в терминах механического перемещения тел: покинуть Родину — это не то же самое, что переместить свой организм в иную географическую точку.

Пространство «дома» имеет совершенно иной смысл, чем пространство «пути» или «поля». Человеческая душа, бывает, сосредоточивается в ограниченном пространстве «дома», чтобы не быть подхваченной холодным сквозняком, пронизывающим мировое пространство:

Мело, мело по всей земле
Во все пределы —
Свеча горела на столе,
Свеча горела.

Когда дух охвачен предчувствием всеобщей гибели, он отождествляет ее с растворением в пространстве, уже не имеющем никакого человеческого смысла:

Туда, где смертей и болезней
Лихая прошла колея,
Исчезни в пространстве, исчезни,
Россия, Россия моя!

Время «в человеческом измерении» тоже особенное. Еще Св.Августин говорил, что человек измеряет время в своей душе: прошедшее воплощается в памяти, настоящее — в созерцании, будущее — в ожидании и надежде. Но если это так, то и память, и созерцание, и ожидание всегда наполнены смыслами человеческой жизни: горем и радостью, наслаждением и страданием, красотой и безобразием, гордостью и унижением. На шкале человеческого времени — время молодости и время старости, время любви и время ненависти, время творческого озарения и время безнадежного отчаяния, эти времена длятся и переживаются по-разному. Они измеряются не колебаниями маятника или электрическими импульсами, а движением духа.

Физическое время не зависит от того, каким содержанием наполнены его фрагменты. Одними и теми же минутами или часами измеряется время рождения и время умирания, время «собирания камней» и время «разбрасывания камней», время прошедших и время предполагаемых будущих событий.

Как движется к земле морской прибой,
Так и ряды бессчетные минут,
Сменяя предыдущие собой,
Поочередно к вечности бегут.

Но в мире человеческих измерений время имеет совершенно иной смысл. Человек знает: есть «вершины времени», соблазняющие своей высотой его душу. В человеческом времени переход из одного фрагмента в другой может изменить смысл прошлого, то есть придать ему иное измерение. В еще не забытые годы находились энтузиасты, предлагавшие начать новое летосчисление с даты октябрьского переворота 1917 году.

Владимир Порус

ПРОЕКТ
осуществляется
при поддержке

Окружной ресурсный центр информационных технологий (ОРЦИТ) СЗОУО г. Москвы Академия повышения квалификации и профессиональной переподготовки работников образования (АПКиППРО) АСКОН - разработчик САПР КОМПАС-3D. Группа компаний. Коломенский государственный педагогический институт (КГПИ) Информационные технологии в образовании. Международная конференция-выставка Издательский дом "СОЛОН-Пресс" Отраслевой фонд алгоритмов и программ ФГНУ "Государственный координационный центр информационных технологий" Еженедельник Издательского дома "1 сентября"  "Информатика" Московский  институт открытого образования (МИОО) Московский городской педагогический университет (МГПУ)
ГЛАВНАЯ
Участие вовсех направлениях олимпиады бесплатное
курсы наращивания ногтей в москве Курсы парикмахеров, визажистов, косметологов, маникюра и наращивания ногтей. Курсы наращивания ногтей в учебном центре Европа. В сфере образования с 1993 года.

Номинант Примии Рунета 2007

Всероссийский Интернет-педсовет - 2005